Автор арта: p_m
Жанр: теплая сказка, легкий юмор, romance
Рейтинг: детский, пре-пре-слэш
Пейринг: Шерлок|Джим, Майкрофт|Лестрейд, Джон|Гарриет
Размер: мини
Саммари: Санты нет, я за него.
Примечание: написано для WinterBell на Sherlock Holmes Big Party.
Благодарности: спасибо p_m за вдохновение и дорогой Mad Hutter за помощь.:-*
И для настроения:
Открыть книжку с картинками
~*~
На Рождество Лондон обычно атакуют пришельцы – это знает каждый ребенок, доползающий до телевизора и находящий кнопку телеканала BBC, но в этот раз провидение решило вас поберечь, укрывая нежным снегом. Белые хлопья летят с неба, приземляясь на крыши домов, оседая на заборах и ветках деревьев, засыпая машины и дорожки, расчищенные с утра дворниками. А ты идешь без головного убора, собирая на волосах снежную шапку, и твоя улыбка сейчас может посоревноваться с рождественским блестящим инеем на стеклах. Но главное соревнование для тебя сейчас – другое, и именно оно заставляет забыть о холоде и лишь теснее прижимать к себе маленький теплый комочек. Если бы у тебя когда-нибудь брали интервью, журналисты бы наверняка спросили:
«Какой наименее злой поступок был в вашей жизни, Джим?».
И ты бы, не задумываясь, ответил:
«Однажды я…». Хотя подождите, не все сразу.
*
На Бейкер-Стрит хозяйничает хмурая осень со взлохмаченными кудрями. Шерлок сбивает с ног миссис Хадсон, которая как раз вешает рождественский венок на дверь, протискиваясь в квартиру со стопками пыльных книг и проспектов в руках.
— Шерлок, милый, ты что снова рылся в мусорном баке? – качает головой домовладелица, тут же подбежавшая с тряпкой.
— Одолжил в библиотеке. Очевидно, – не слишком вежливо отвечает Шерлок, падая в кресло и страдальчески обхватывая руками колени.
Миссис Хадсон не уточняет, что все библиотеки сейчас закрыты – он же вернет, сердце ведь у него доброе! – протирает старые переплеты от слоев плесени и пыли. Она чуть испуганно охает, прочитав названия томов, и тут же оглядывается, словно решает запомнить эту комнату такой, какая она есть до ее отъезда.
Иногда Шерлок напоминает ей сына, которого у нее никогда не было. Миссис Хадсон смотрит на его нахмуренные брови и упрямо сжатые губы, и представляет, как должно быть одиноко будет ему в это рождество. И все из-за его упрямости.
Но вообще-то он уже взрослый мальчик, и женщина всегда придерживалась мнения, что упертость можно лечить только упертостью.
— Хорошо оставаться, милый. Джейкоб обещал заехать за мной через час.
Она чуть напряглась, ожидая нелестного отзыва о бойфренде, которого, впрочем, Шерлок еще не видел.
— Мгу, – говорит он куда-то в ворот своей водолазки, перебирая книги и швыряя их о стену; миссис Хадсон никогда еще не видела более сурового критика.
— С рождеством, – тихо говорит она и уходит, не дождавшись ответа.
Шерлок устало вздыхает, прекращает театр и съезжает с кресла на пол. В углу стоит шикарно наряженная Джоном елка – еще одно напоминание того, что его доктор уехал праздновать Рождество к сестре – решил наладить отношения, достаточно непростые. А Шерлок умудрился снова поссориться с Майкрофтом и теперь вынужден сидеть тут, как заяц у елки, ожидая какого-то толстого деда в красных штанах.
Вот еще. Шерлок надувает губы и тянется к черепу, когда слышит тихий стук в дверь.
Холмс обувается и выходит на заснеженный порог, оглядываясь и зачем-то принюхиваясь. Тихое поскуливание и возня заставляют его опустить взгляд, а следом и опуститься самому в снег возле корзиночки с шевелящимся одеялом. Шерлок ошарашено приподнимает клетчатый плед, и на него очаровательно влажными глазами смотрит щенок английского бульдога. Холмс оглядывается, но скорее для порядка, чем в надежде кого-то увидеть. Следы давно запорошило снегом, лишь возле самой двери из-под сугроба остался торчать уголок бумажной открытки.
«С рождеством, мой дорогой», – читает Шерлок и возводит глаза к небу. Кажется, он только сейчас замечает снежинки, оседающие на ресницах. Щенок начинает мелко дрожать и перебирается к нему на руки. От него приятно пахнет дорогим мужским парфюмом, а на открытке вместо подписи скалится неоднозначный чертенок, но Холмс все еще не может понять, в чем подвох.
Не обнаружив в корзине никаких взрывоопасных устройств, Шерлок недоверчиво оглядывается, постаравшись придать взгляду грозности - будто его враг прячется где-то в кустах, тихо хихикая, – и решает все же занести продрогшее животное в дом, чтобы, безусловно, подвергнуть более тщательному осмотру.
*
Мало кто знает, что в детстве Британское правительство приволокло в дом щенка, но чего не знает никто – все заботы и тяготы были тут же переложены на Шерлока. Поэтому, чувствуя себя не первопроходцем более, нынешний младший Холмс достает из холодильника пачку молока, любезно оставленную доктором, и сканирует взглядом комнату в поиске подходящей для кормления емкости. Но раковина скалится непомытой посудой вперемешку с пробирками, а мочить руки едким средством Шерлоку вовсе не по статусу, и тут в периферию взгляда так удачно попадает череп.
Щенок смотрит на совсем не декоративный предмет скелета, а потом на Шерлока, словно силясь понять, чего от него, собственно, хотят.
Холмс гонит от себя волну нахлынувшего раздражения, считая делом чести не ударить в грязь лицом, и вспоминает, что самый лучший способ – подать животному пример.
«Для начала ты бы перестал называть его животным, Шерлок», - звучит в голове почему-то голос Джона, но Шерлок уже готов ничему не удивляться в это рождество.
— Хорошо, имя, какое тебе придумать имя, – бормочет он, рассекая по комнате, взмахивая полами курточки и щелкая пальцами.
«Ууу?», – говорит щенок, поворачивая голову на 45 градусов, словно под таким углом Шерлока еще можно посчитать нормальным.
— Имя-имя-имя… Никитополус! – выкрикивает Шерлок, улыбаясь псу той самой улыбочкой для дверных глазков. Щенок поджимает уши.
— Да, не впечатлен…, – бормочет Холмс, сбивая по пути принесенные книги.
Через полчаса у псинки вянут уши, и просыпается хороший аппетит, она тоскливо смотрит на нераспечатанное молоко, потом на ушедшего в дебри ономастики Шерлока и начинает жевать попавшуюся под лапу книгу.
Шерлок секунду растерян, потом задумчив, а еще через мгновение вырывает из слюнявой пасти вкусный кусочек бумаги и разворачивает с победным криком.
— «Сосредоточился на реформах…» не то, ах, вот же оно, вот же оно.
Он треплет несчастное животное за щечки и выдыхает, глядя прямо в глаза напротив:
– Глэдстоун.
Щенок жмурится от удовольствия. Ему нравятся глаза человека и то, как он мягко произносит это неизвестное слово. А еще, кажется, сейчас человек будет его кормить, и он, наконец, сможет сделать папочке приятно.
Пошалить!
**
Вечером по каналу Бейкер-Стрит показывают просто потрясающее кино, и Майкрофт Холмс, наконец, может позволить себе от души улыбнуться, попивая принесенный Антеей глинтвейн.
Его взъерошенный брат, с подранными рукавами рубашки, каплями молока в волосах, носится по квартире с криками: «Глэдстоун, отдай череп!».
Британское правительство поднимает бокал и взмахивает им в воздухе, чокаясь с невидимым собеседником.
— Твое здоровье, Джим, – добродушно смеется он, видимо, вспоминая, как в детстве нянчил непослушного младшего брата, который, впрочем, этого никогда не поймет и не оценит. Майкрофт посылает к чертям приличия и кладет ноги на кофейный столик, шевеля пальцами в красных носках с оленями. Подарок инспектора, который сначала показался Холмсу неуместным, все же довольно милый и чудесно согревает.
Он откидывается на кресло и невольно вспоминает, как суровый инспектор в его присутствии тушуется и вместо того, чтобы следить за своим языком (как принято обычно в присутствии Британского правительства), начинает городить что ни попадя.
Вспоминает их первую встречу во время инциндента в бассейне. Пожалуй, он тогда вел себя чересчур резко и надменно, но инспектор единственный из всей кучи полицейских, недалеких и бравых, понял его беспокойство за брата, и не просто понял – поддержал.
И когда так рано поседевший мужчина с хмурым видом передал Джону пакет «для М. Х.», Холмс подумал, что это уже интересно.
Молчать – всегда куда проще. Он его не знает от слова совсем, откуда же тогда такие сердечные подарки?
Майкрофт задумчиво прикуривает сигару и выставляет руку, в которую ухоженная женская ручка тут же кладет мобильник.
Смска летит в другой конец Лондона, как стрела, пущенная метким лучником – прямо в цель.
«Думается, я оставил свой зонт в вашем отделе сегодня утром. Я пришлю машину.
М.Х.»
Он секунду смотрит на опустевший экран мобильника в своей руке как на чужеродный объект. Будто это не он только что отправил смс с одного из своих телефонов простому полицейскому.
«Не зонт, быть может?
Инспектор Лестрейд.»
Улыбка скользит по губам, как только он невольно представляет изгиб бровей на удивленном лице инспектора, который всегда кажется трогательно-серьезным.
«Быть может.
М.Х.»
Молчать всегда куда проще. Но иногда недосказанности говорят больше слов.
Иногда, когда ты перед встречей с правительством не знаешь, какой галстук надеть – это уже диагноз.
**
«Помнишь свой любимый галстук? Забудь. Пришлось кое-кого им связать. ШХ», – читает Джон входящее смс и тихо вздыхает, пряча мобильник в карман. Рядом сидит Гарриет, с легким румянцем и блестящими глазами – вовсе не от шампанского, и они, наконец, сделали первые шаги навстречу друг к другу.
Джон поднимает тост за ее примирение с бывшей женой, чувствуя искреннюю радость и где-то даже тоску по времени, когда они были детьми, незнающими о странных поворотах жизни. Несмотря ни на что, они все еще одна семья, у них нет никого родного кроме друг друга, и как же хорошо, что он это понял после стольких лет надуманных обид. Как хорошо, что поняла и сестра, она просто повзрослела и перестала видеть в близких – кровных врагов, отрывающих ее от главной цели жизни – беспробудные гулянья под луной со случайными встречными.
Жаль что не понял Шерлок, но... это же Шерлок.
За все то время, что они не общались, Гарри изменилась довольно сильно, и Джон чувствует, что жизнь ее хорошо потрепала. Но они еще успеют поговорить об этом…
А пока праздник и семейное воссоединение. Она счастливо улыбается и шепчет ему что-то такое, до сведения скул знакомое на всех семейных вечеринках: «Джонни пора завести девушку». Но скулы сводит другое чувство – тоска, ведь Джон уже успел забыть, что такое семья.
Быть может, поэтому ему так трудно объяснить Шерлоку Холмсу, что это такое.
У Гарриет в гостях много симпатичных подруг, если ему повезет, может быть даже натуралок, которые умеют готовить. А если и нет, то все нормально, Джон понимает.
Телефонная почта продолжает радовать: «Помнишь твои летние кроссовки?».
Доктор Уотсон может только надеяться, что по возвращению ему не придется ходить извечно в индейской тунике.
У Гарриет костюмированная вечеринка.
И если до этого он еще жалел, что бросил друга одного в канун рождества, то теперь последние капли совести замерзают льдинками.
К нему подходит симпатичная шатенка, которая строила ему глазки весь вечер, и Джон, наконец, может расстаться с телефоном хоть на время.
— Симпатичные перья, – говорит она, критично осматривая его с ног до головы.
— Спасибо, я взял их у Ше…
**
Жизнь это домик из домино, и каждый поступок находит свое отражение в череде других последующих, так падение одной фигурки неизбежно приводит к реакции остальных.
И кто может знать об этом лучше тебя, Джима Мориарти – Вивальди погоды этого Рождества. На коленях неизменный ноутбук, из динамиков которого раздаются крики Шерлока попеременно со щенячьим визгом. К тебе на плечо перебирается кот, тихо мурлыча и ласкаясь о шею своим мокрым носом.
«У меня он вел себя спокойней. Видишь, Шерли, детка, ты доведешь любого до белого каления», – ты не выдержишь, да и напишешь Шерлоку на сайт Наука Дедукции, и, ратуя за спонтанность, потреплешь черного кота-ориентала за большие, как у летучей мыши, уши.
Так много дней в году, так мало из них таких, в которые можно просто забыть о мире, надеясь, что и мир забудет на время о тебе.
Стрелка часов неизменно клонится к вечеру, а ты слишком долго нежился в кресле возле камина, пора и взяться за дело. На экране моргает конвертик, в сообщении – координаты следующей установленной бомбы, какой же праздник без салюта?
Но тут в дверь раздается неуверенный стук.
И сердце нервно отвечает стуком в ответ.
Ты рывком поворачиваешься и сглатываешь в предвкушении. Санты не существует, но ведь никто не знает, что ты здесь… Никто, кроме…
Экран камеры с улицы отражает переминающегося с ноги на ногу продрогшего Шерлока (взял такси, оделся не по погоде, как всегда) и щенка у его ног. Но ты этого уже не видишь, распахивая двери, желая увидеть своими глазами.
— Тяф! – говорит щенок, бросаясь под ноги к своему папочке.
Но ты видишь перед собой только черные непослушные кудри – кудри, в которых рваные снежинки складываются в причудливый узор, и прямую спину в темном пальто.
— Решил поздравить тебя в ответ, – торжественно-мрачно говорит Шерлок и медленно поворачивается, не вынимая рук из карманов.
Ты не в бронежилете, и если у него пистолет или другое оружие – остается надеяться лишь на собственное красноречие. Ведь Санты не существует, а еще благородства. Но это всего лишь руки Шерлока, чуть красные от холода.
Ты задерживаешь дыхание, когда из пальто появляется скрипка, а за ней смычок, и Шерлок, не говоря более ни слова, начинает играть.
Снег падает с неба, а ты в легкой рубашке, но тебе плевать, потому что у тебя на пороге стоит темноволосое буйное создание, играя на струнах скрипки, а будто твоего сердца.
Ты не в бронежилете, но, кажется, перед такой атакой он бы и не пригодился вовсе. Рождественская мелодия скрипки и печальные глаза, в которых плещется море, открывают внутри тебя словно бы окно в другое измерение.
— С рождеством, Джим, – тихо говорит Шерлок, смаргивая снег с ресниц, и ты только замечаешь, что он перестал играть.
«С рождеством, милый», – думаешь ты, смаргивая совсем не снег – инородную влагу, от которой глаза кажутся совсем теплыми, цвета какого-нибудь дорогого вкусного вина.
А потом на окраине Лондона раздается взрыв, и небо окрашивает праздничный салют. Ты секунду любуешься на чуть смущенное лицо Шерлока в отблесках огней.
Утомленный Глэдстоун громко сопит, уютно устроившись на клавиатуре ноутбука, даже не зная, какой механизм он только что запустил.
Жизнь – домик из домино, а еще бесконечное лондонское колесо обозрения, закручивающее все события в бесконечном повторении.
Но для продолжения игры музыканта нужно отогреть...
The end.