Дьявол и Любовь. Часть первая: Душный плен

[Era Angel]

Название: Дьявол и Любовь. Часть первая: Душный плен
Фэндом: Шерлок BBC
Пэйринг: Джим/Шерлок, Себастьян/Джим
Рейтинг: PG-13 (из-за пары матерных слов и не очень пристойных воспоминаний одного из героев)
Жанры: ангст, романс, приключения
Размер: миди
Статус: Завершен

Дисклеймер: всё - Моффисам, великому и славному BBC, незабвенному АКД и прочим притесавшимся. На святое не посягаю!
Описание: Два года спустя. Пострейхенбах. Горячий, душный, весенне-летний.

Примечания:
1. Не бэчено.
2. Фик написан (первые две главы) на Sherlock BBC Fest по заявке Non-Kink 12.04. В итоге из мини фик превратился в миди, и чувствую, что даже это не предел. От заявки осталось всё, да ничего.
3. Это первая часть дилогии. Продолжение будет. А в продолжении будет рейтинг.
4. Рефлексия зашкаливает.
5. Джим очень-очень специфический.
6. Моран головного мозга.
7. Природа и локации - равноправные герои повествования.

Любовь с привкусом озона и запахом нечистот.
Мерзость. От неё хочется вздёрнуться или вскрыться.
Человек, упавший в грязь, впоследствии с каким-то мазохистским удовольствием делает это снова и снова.
Хочется, чтобы боль или смерть были такими же грязными, какой была любовь.

***I***

Джим моргает и выходит из оцепенения, в котором пребывал последние минут двадцать. Или два часа. Или два года.
«Это вообще важно сейчас?» – думает Джим, презрительно глядя на свои руки. – «Нет. В мусор».
Он отталкивается от подлокотников кресла и резко поднимается на ноги.
«Оставаться в живых оказалось чертовски-невероятно-скучно».
Джим выходит в гостиную, где напыщенный аристократ со шлюховатого вида любовником под личиной юного сыночка уже ждет манны небесной из рук величайшего криминального гения века. Срочная консультация на предмет скорейшей кончины благоверной супруги, герцогини Норфолк, многомиллионного наследства и, конечно же, о перераспределении сфер влияния.
«Пф. Аристократы!» - без единого намёка на энтузиазм про себя фыркает Джим. – «Скука!»
Он принимает заказ скорее на автомате, по инерции, нежели потому, что дело действительно интересное. Еще совсем недавно Джим с огромным удовольствием подстроил бы несчастный случай, в котором безвременно бы почила представительница одной из самых влиятельных аристократических семей Великобритании, и ни за что не встретился бы с заказчиком лично. Зачем он делает это сейчас, подвергая себя ненужной опасности, одному Богу известно.
Джим учтиво смотрит на переплетенные пальцы – пухлые красноватые с тонкими синюшными – и ему хочется уйти в уборную, чтобы припасть с молитвой к дорогому итальянскому фаянсу и провести там остаток своих дней.
- Мистер Генри, я вышлю вам инструкции по дальнейшей легенде через три дня. Заберете их в 8:15 утра возле газетного киоска на углу White Horse Road и Matlock street. – нейтральным голосом произносит Джим. Как диктор на телевидении.
- Ах, спасибо вам, мистер Мориарти. Вы – великий человек, - аристократ протягивает руку в знаке вежливости.
Джиму кажется, что всё это происходит не с ним, всё это напоминает самый пошлый театр абсурда, который только можно себе вообразить.
Он протягивает свою руку и пожимает потную ладонь. Внутри всё передергивается от отвращения, но на лице по-прежнему учтивая улыбка, и ни одна мышца его тела не выдает напряженности.
Когда клиент тянет его за руку на себя, Джим вспоминает все навыки дзюдо, которые постигал во времена отрочества, в том числе самоконтроль и правила этикета. Он сопротивляется скорее эмоционально, чем физически, и сильно сжимает чужую ладонь, пресекая дальнейшие притязания клиента на вторжение в его, Джима, личное пространство.
Клиент опускает руку и слегка наклоняет голову. После, подталкивая любовника, удаляется из гостиной.
Мориарти смотрит на свою руку с таким отвращением, словно ее только что окунули в выгребную яму. Как только Джим получит оплату своих услуг, мистер Генри распрощается не только со своими погаными ладонями, но и со своей никчемной жизнью. По очереди.
Себастьян, всё это время беззвучно наблюдавший за «переговорами» из кресла в углу, так же беззвучно набирает воздуха в грудь, чтобы произнести, по всей видимости, какую-то пламенную речь.
- Замолчи, - тихо скулит Мориарти, закрывая глаза, и пальцами левой руки сильно надавливает на надбровные дуги, таким образом словно пытаясь затолкать свой мозг обратно в черепную коробку. Правая рука по-прежнему на предусмотрительно максимальном расстоянии от остального тела. По ней будто стекает что-то липкое и ужасное.
«Опять мигрень», - думает Джим и отправляется к долгожданному фаянсу.
Он долго и лениво намыливает руки, смывает пену с ладоней, потом снова и снова, пока кожа на пальцах не сморщивается от воды.
Затем он снимает пиджак, аккуратно развязывает галстук, кладет всё это на этажерку и опускается на колени возле унитаза. Два пальца в рот – и его рвёт горькой желчью. Он уже почти наслаждается процессом, когда Себастьян заходит в уборную под аккомпанемент задыхающегося Мориарти.
- Когда ты в последний раз ел? – спрашивает Моран и оттягивает Джима по направлению к раковине. Его крепкие руки удерживают шефа в прочном захвате, но Джим и не сопротивляется.
- Это вообще важно сейчас? – во второй раз за последний час думает Мориарти, на этот раз вслух.
«Всё это – мусор», - успевает подумать он, прежде чем полковник кидает щедрую пригоршню воды ему в лицо.
Джим давится и отплёвывается. Он пытается растолкать крепкую хватку Морана, но тот, видимо, посчитав это признаками сопротивления, только еще крепче сжимает предплечья и грудь Мориарти одной рукой.
- Отпусти, - шипит Джим, как индийская кобра. – Сам умоюсь.
Себастьян отпускает и отступает на несколько шагов.
Джим опирается о бортик умывальника руками, поднимает глаза и в зеркале над раковиной видит серое, как застиранная простыня, лицо… Нет, череп, обтянутый кожей, с желтоватыми тенями под глазами. И глаза. Всё это лицо превратилось в сплошные глаза. Джим знает каждое их выражение, каждый взгляд. Сейчас из зеркала на него смотрит не величайший гений современности, а бездомная собака. Злая и одинокая.
Джим зачерпывает полные ладони всё еще текущей ледяной воды и окунает в нее лицо, некогда бывшее живым и восхитительным.
«Всё-таки надо было вставлять настоящие патроны», - где-то на кромке сознания проносится досадная мысль, отдающая болью, порохом и озоном. – «Ведь была же такая идея».
Джим закручивает кран и вытирается тёплым полотенцем. Полотенце непременно должно быть теплым и мягким, а Мориарти – один из самых прихотливых людей на планете. Сейчас он с бόльшим удовольствием потерся бы лицом о бетонную стену.
- А теперь ты поешь, - говорит за спиной Себастьян и бесшумно выходит из уборной.
Джим, войдя в столовую уже при галстуке и пиджаке, скептически окидывает взглядом сервированный на одну персону десятиметровый обеденный стол. Усаживается на стул, который больше похож на трон Её Величества, со свистом встряхивает салфетку, заправляет её за воротник и берет в руку ложку.
- С каких это пор, милый Себби, ты позволяешь себе фамильярности со мной? – певучим голосом спрашивает Джим, зачерпывая ложкой суп и медленно выливая его обратно в тарелку. В голосе 50% ласки и столько же – угрозы.
Себастьян делает глоток воды из стакана, который держит в руке. Стакан вот-вот лопнет, и острые осколки вопьются в сжатую ладонь.
- С тех самых, когда ты перестал заслуживать иного, - изящно скрывая рык за сталью армейского голоса, отвечает Себастьян, и ставит несчастный стакан на стол от греха подальше. Желание разбить треклятую посудину о голову этого чучела, которое раньше было его шефом, грозит перейти в статус реализованных.
Мориарти почти ненавидит себя в этот момент. Но предпочитает поненавидеть сейчас единственного находящегося в поле зрения бывшего полковника САС.
- Ты же знаешь, я не люблю трапезничать в одиночестве. Раздели со мной эту пищу Богов! – помпезно и капризно восклицает Джим, наконец, подносит ложку ко рту и в миллиметре от губ переворачивает столовый прибор, позволяя супу вылиться частично на стол, частично – в тарелку. Теплые брызги орошают пиджак, галстук и рубашку, стоимостью с новенький Morris Garages. На лице воплощенного зла расцветает непонятная улыбка, от которой по коже пробегают мурашки. У мурашек острые как бритва ножки и ядовитые жвала.
Себастьян сжимает челюсти, словно в приступе зубной боли, но всё-таки выходит на кухню и через минуту возвращается с тарелкой супа в одной руке и ложкой – в другой.
Джим сидит во главе стола, Себастьян садится где-то посередине сбоку. Он ставит тарелку на стол, на секунду задерживает взгляд на шефе и начинает размеренно есть.
Джим смотрит в свою тарелку. Голод скручивает кишки в тугой узел, но принимать пищу нет никакого желания и сил. Мориарти подносит ложку ко рту и быстро проглатывает еще горячую жидкость. Сначала пищевод, а потом желудок отвечают раздражающей дрожью: «ещё».
Джим, кривясь от дискомфорта, откидывается на спинку, а Себастьян бросает на стол ложку с таким звоном, будто решил расколоть столешницу пополам, и орет не своим голосом.
- Если ты, мразь, не будешь жрать, я начну заталкивать чёртову еду тебе в глотку кулаками!
Он часто дышит и сверлит Джима взглядом, как алмазным буром для горных пород. Потом его лицо расслабляется и на нем появляется злая ухмылка.
- А лучше я положу тебя под капельницу и привяжу к койке.
Он сгребает ложку и тарелку со стола и уходит в кухню. Вернувшись через пять минут в столовую, он видит Мориарти, промакивающего губы белоснежной салфеткой. Тарелка перед ним пуста, за исключением нескольких фасолин на дне. Себастьян на всякий случай, не особо скрывая свои намерения, обходит столовую по кругу, заглядывая поочередно во все горшки и кадки с цветами. Убедившись, что злополучный суп занял своё почётное место в желудке Мориарти, а не в рыхлой земле, полковник подходит и забирает со стола приборы, не издав ни единого звука. И только перед тем, как скрыться за аркой, разделяющей два помещения, он устало выдыхает:
- Псих.


***II***
Через неделю, утром после традиционной пробежки сидя за компьютером и читая новостной портал Лондона, Джим чувствует, как теплые вспышки согревают его где-то в районе диафрагмы. На экране статья криминальной хроники, в которой мелькают три фотопортрета: жена, муж и их приёмный блядоватый сынишка. Все умерли в разные дни при различных обстоятельствах в течение прошедшей недели, а Джим разбогател еще на пару миллионов и раздобыл несколько новых полезных ниточек для манипулирования правительством, не только британским. Но наиболее приятно то, что в этом мире стало меньше на ещё одного не самого приятного человека. Сначала на одну его кисть, потом ещё на одну, и, в конце концов, – на всего мистера Генри целиком. Последний не нравился Джиму по двум простым причинам: первая – он имел доступ к важным политическим сферам, на которые Джим в свою очередь имел большие виды, и вторая, крайне прозаическая, – мистер Генри был мерзким ублюдком и извращенцем со склонностью к растлению малолетних. Не то, чтобы Мориарти имел отношение к таким абсурдным материям, как мораль или нравственность, но почему-то именно последняя причина стала в итоге источником особенного удовольствия.
Спустя несколько часов размышлений о природе подобных мотивов в процессе праздного шатания по приусадебному участку, Джеймс Мориарти возвращается в дом и как мешок с ветошью валится в уютное будуарное кресло возле камина в гостиной. Он замерз, пока бродил по парку, и теперь волны каминного жара быстро разрумянили в последнее время перманентно серые впалые щёки. Он смотрит на огонь и прикидывает, через сколько минут в прихожей скрипнет входная дверь, впуская в дом промозглый туман и Себастьяна Морана.
24 минуты.
Джим начинает отсчитывать секунды, постукивая худыми пальцами по подлокотнику.
На пятьдесят девятой секунде двадцать третьей минуты Джим приподнимает уголок губ и слышит тихий скрип верандных досок.
Моран по своему обыкновению совершенно беззвучно, но не для слуха Джима, снимает верхнюю одежду, переобувается в домашние туфли и проходит в гостиную. Он не сразу замечает сидящего в кресле Мориарти, но когда тот поворачивается и одним взглядом задаёт свой всеобъемлющий вопрос, Себастьян быстрыми шагами пересекает комнату и садится в кресло напротив. Словно на кол. В его руках по-прежнему зажаты пакеты с едой, а под мышкой – свежие газеты.
Джим в одно мгновение видит всё, чего не говорит ему Моран, словно картина последних часов жизни мира разворачивается перед его глазами.
«Ни-че-го».
Он разочаровано и презрительно кривит лицо и имитирует тошноту. Зеленеет он безукоризненно правдоподобно.
Потом еще какое-то время смотрит сначала в камин, затем в лицо Морана, потом достаёт из кармана белоснежный Galaxy и не успевает прикоснуться к экрану, как Себастьян, роняя пакеты на пол, одним точным ударом выбивает смартфон из рук. Несчастный гаджет скользит по глянцевой паркетной доске метров пять и замирает посреди розы. Джеймс складывается пополам и закрывает лицо руками. Вся его поза кричит отчаянием. Так и не озвученный жалобный вой расплывается по коридорам лёгким сквозняком.
- Ты что, совсем спятил?! – яростный шепот Себастьяна заставляет сжаться еще сильнее.
В голове у Джима нет ни одной связной мысли, которая отдавала бы хоть намёком на рациональность. Боль сминает остатки разума, и Мориарти одним резким движением перемещается в кресло полковника. Оно глубокое и просторное. Закруглённая спинка скрывает практически всё, что там происходит. Видно лишь сгорбленную узкую спину, напряженную до такой степени, будто сейчас все мышцы в ней полопаются и разорвут дорогие рубашку и пиджак.
В уютной колыбели будуарного кресла полковник Себастьян Моран прилагает все усилия, всю свою армейскую закалку, чтобы расцепить стальную хватку худых пальцев на своей шее и одновременно удержать в орбитах глазные яблоки.
- Ты найдешь его… Найдешь, - шевелит он губами, не в силах выдавить ни звука сквозь металл, окольцевавший шею. Он отчаянно смотрит в безумные злые глаза шефа и старается не думать о том, что позвонки шейного отдела подозрительно похрустывают.
Спустя одну бесконечную секунду пальцы медленно разжимаются и Джим так же стремительно, как и в прошлый раз, срывается с колен Себастьяна по направлению к телефону на полу.
Реакция бывшего полковника САС безукоризненна. Он прыгает за шефом так быстро, что тяжелое кресло на несколько сантиметров смещается в сторону камина.
На полпути он ловит Мориарти за талию, и они кубарем валятся на пол. Джеймс пытается оттолкнуть Себастьяна ногами и приблизиться на оставшиеся пару дюймов к нагло поблескивающему белым корпусом Galaxy. Моран недаром – правая рука величайшего злодея-консультанта в мире. Он с силой оттягивает Джеймса от центра комнаты на безопасное расстояние.
- Пусти! – то ли кричит, то ли хрипит Мориарти. – Не то я задушу тебя твоими же собственными кишками!
За годы совместной работы полковник Себастьян Моран слышал столько кровавых угроз, что впору было издавать Справочник Изощренных Кровавых Убийств. Патент на описываемые способы безраздельно принадлежал бы его сумасшедшему шефу. Шеф всегда был сумасшедшим, а угрозы Себастьяна никогда не останавливали. Его остановит только пуля в лоб или в затылок. Другого способа прекратить свои земные метания для себя мастер снайперского дела не видел, да и не желал.
Себастьян сжимает непослушное тело руками и ногами до тех пор, пока оно окончательно не затихает. Сердце в нём по-прежнему колотится, как отбойный молоток.
- Пусти.
- Нет.
- Мне нужно позвонить.
- Не нужно.
- Да какого черта! Откуда тебе, идиоту, знать, что мне нужно!? – это уже лучше. Истерика, но не бешеная.
- Потому что ты сам мне об этом сказал, - всё так же спокойно отрезает Моран.
Они еще какое-то время лежат на гладком паркете в странной звериной позе, и когда отбойный молоток замедляется до ритма любимого рингтона шефа, Моран поднимается на ноги и идет к камину за пакетами и газетами.
- Я всё равно рано или поздно напишу этому уроду с мышиными волосами. И – Господь свидетель – он расскажет мне о нём всё. Снова, - абсолютно ровным голосом, с пустотой в глазах говорит Мориарти.
«Лучше поздно, чем рано» - думает Себастьян, раскладывая купленные продукты по полкам в кухне.
Джим по-прежнему лежит на полу, как безвольная кукла. Его поза могла бы даже показаться красивой, если бы не абсолютная пустота в глазах. Её не видно, но она словно стоит рядом. Себастьяну даже не нужно заглядывать в гостиную, чтобы видеть происходящее там.
«Он похож на труп» - думает Моран и передергивает плечами. – «Может, вколоть ему адреналин прямо в сердце. Так делают, когда нужно реанимировать тело».
Последняя мысль отдает безумием, которое только что творилось в гостиной, и Моран искренне переживает за свою психику.
- Еще немного, и ты сойдешь с ума, мой верный пёс! – визгливо припевая, озвучивает мысли Себастьяна Джим Мориарти.
Полковник опирается руками о столешницу и закрывает глаза. Он сжимает в руках кухонное полотенце, но хочет зажать его между зубов, чтобы хоть немного отвлечься, как когда из раны достают пулю без наркоза. Себастьян думает, что теперь поможет только вот такой укол адреналина или 300 вольт сквозь сердце. Он предчувствует неладное и поздно понимает, что Джеймс Мориарти уже реанимировал себя сам.
В гостиной на полу в позе лотоса сидит гений преступного мира, в его руках смартфон с подсвеченным экраном. Булькнувший звук подтверждает самые худшие опасения полковника. Отчет о доставке.
- Игра продолжается, мой дорогой Себастьян! – воодушевленно произносит Джим. – Собери вещи. Нам нельзя здесь больше оставаться. Майкрофт и вся его адская рать наверняка уже взяли след.
Себастьян наблюдает нечто совершенно мистическое. Прямо перед ним происходит чёртово, мать его, воскрешение. Мориарти с распахнутыми руками картинно поднимается на ноги, как возносящийся Иисус. В его глазах взрываются ядерные бомбы. Себастьяну становится страшно и радостно одновременно. Его шеф возвращается из царства теней. Но этот Джеймс Мориарти уже никогда не будет таким, каким он был до его общего с Шерлоком Холмсом «Рейхенбахского падения». Этот Джеймс Мориарти пропитан парами ада и совершенно безвозвратно спятил.
Джим заходится злым смехом, а Моран роняет на пол кухонное полотенце, которое до этого всё ещё сжимал в руках, и бежит упаковывать оружие, компьютеры, бумаги.
- Не забудь мои костюмы, детка, - кричит ему вслед Мориарти, и Моран чувствует себя привязанным к пыточному колесу.
Почти два года относительного покоя рядом с человеком, который пробрался в вены, как инфекция. Через мгновение всё это снова прекратится, и начнутся прятки, кошки-мышки и козаки-разбойники, от которых вышеозначенная инфекция обычно переходит в стадию расцвета болезни, вызывая в носителе лихорадку денге и острые воспалительные процессы.
Себастьян Моран, бывший полковник САС, опытный снайпер, привык доверять своим инстинктам. Сейчас все они скопом кричат о необходимости бежать, куда глаза глядят, подальше от этого безумного монстра.
Себастьян Моран, правая рука единственного в мире злодея-консультанта, глупый, одержимый всем букетом ощущений, который дарит ему Джеймс Мориарти одним своим существованием, несчастный в сущности человек, в последние годы слушает инстинкты и всё равно поступает по-своему.
«Шерлок Холмс – всего лишь зависимость», - наивно думает Себастьян Моран. – «В итоге этот гениальный псих всё равно всегда возвращается ко мне».
Инстинкты полковника отчаянно кричат об обратном, но Себастьян Моран отвык воспринимать их всерьез.

~~~~
В это время где-то на холодных берегах Швеции проходит международная конференция дипломатических миссий. Делегаты отчаянно спорят о поставках каких-то медикаментов в какие-то страны третьего мира, и лишь один из них сидит, тяжело откинувшись в кресле. Он нажимает на экран своего планшета и выпускает из рук стакан с водой. Раздается звон, и вокруг всё замолкает. Он не просит прощения у делегатов, берет в руку свой зонт, и, поднявшись, беззвучно удаляется из помещения. В голове вперемешку с ужасом и широкомасштабными акциями крутится всего два предложения и подпись под ними.
«Мистер Холмс, как вы смотрите на ядерную войну? Вы ведь знаете, я человек довольно консервативный и во всём предпочитаю классику.
Д.М.»


***III***
За последние два года Шерлок Холмс умирал как минимум около пятисот раз. Не наяву, нет. Всего лишь в подсознании спящего Джона Ватсона. В действительности последние два года жизни Шерлока Холмса прошли под знаменем, гласящим «Смертельная Скука». И даже регулярные переезды из страны в страну по всему земному шару не справлялись с унынием, охватившим гениального детектива.
Шерлок всё чаще задавался вопросом, а зачем он вообще слушается старшего брата и продолжает этот странный бесконечный побег. Побег от чего вообще? От британской полиции? От неуёмных газетчиков? От призраков прошлого? Или, может, от самого себя?
Его неизменно нудная, отвратительно пресная скука разбавлялась какой-то странной и непривычной – горькой. Шерлок скучал по Джону. Шерлок скучал по квартире на 221-B Baker Street с ее такой уютной и практически родной недомработницей миссис Хадсон. Он скучал даже по серенькой мышке Молли, которая оказалась одной из немногих людей, способных быть исключительно полезными в вопросах жизни и смерти. Шерлок скучал по глупому и доверчивому Лестрейду, по презирающей его, Шерлока, сержанту Донован, даже по ненавистному Андерсену – Шерлок скучал по всему Скотланд-Ярду.
И еще по чему-то, что Шерлок до сих пор не смог облечь в слова. Какое-то неуловимое движение, заметное лишь уголком глаза, странный звук на пороге слышимости. Но эта скука не была горькой. Нет. Она превращала кровь в жилах в кипящий бульон из желаний, страстей, отчаяния и боли. Столь непривычные ощущения Шерлока повергали в недоумение, а это состояние для Холмса было сродни удару по дых – неожиданно, неприятно, по возможности избегать.
И он избегал. Искал новое упражнение для своего гениального мозга, порой с трудом, но находил его и на какое-то время отключался от нежелательных и непонятных проявлений человеческой природы.
Но когда упражнение подходило к концу, возвращалась пресная скука, а вместе с ней и всё остальное.
Шерлок предпочитал не вспоминать прошлое. Он вообще считал это крайне глупым занятием. Любые проявления сожалений или, не дай Бог, ностальгии пресекались в зародыше, так и не развившись до полноценных картинок в подсознании.
Шерлок анализировал события, причинно-следственные связи, мотивы и мотивации, по крупице собирал коллекцию этих осколков, чтобы выстроить картину настоящего. Иная цель для процесса вспоминания чего-либо казалась Шерлоку абсурдной. Когда он думал о памятной встрече на крыше Бартса, у Шерлока дрожали пальцы и появлялось иррациональное желание спрыгнуть с четвёртого этажа снова. Только чтобы теперь никто об этом не знал заранее.
Где-то полтора года назад Шерлок заболел. Он тогда был в какой-то забытой Богом африканской стране третьего мира, в маленьком городке на берегу Гвинейского залива, и Майкрофт по этому поводу часто отлучался с рабочего места в неизвестном направлении. Шерлоку так и не смогли диагностировать никакого конкретного заболевания, несмотря на привлечение лучших врачей со всего мира. Лишь набор необычных симптомов, которые никак не увязывались в какой-то однозначный диагноз. Шерлоку было плохо. Он ничего не рассказывал Майкрофту о том, что с ним происходит. Хоть в этом младший брат оставался предсказуем.
Врачи были бессильны, а Шерлок точно знал, что с ним не так. Но это «не так» было его и только его. Майкрофт за эти пару недель поседел ещё на несколько волос, которые в тандеме с диетой обеспечили ему предъязвенное состояние.
А Шерлок страдал от скуки. Это был тот самый первый раз, когда она приобрела разные оттенки – от светло-оранжевого до иссиня-чёрного. И это был первый раз, когда Шерлок почувствовал и начал понимать что-то, кроме. Воспоминания о первом свидании тет-а-тет, когда между ним и его лучшим врагом была лишь одна единственная стена тюремной камеры, превращались в нечто сродни откровению. Наверное, то же самое испытывает религиозный фанатик, когда слышит Глас Божий.
Но Шерлок в Бога никогда не верил, а это открытие привело детектива к состоянию полнейшей фрустрации, от чего и случились проблемы со здоровьем. Шерлок всё глубже увязал в противоречиях своих собственных суждений и умозаключений, и его гениальный мозг почти отказывался работать, поддерживая лишь некоторые фундаментальные системы организма.
Он знал, что не проиграл, знал, что победил, и не важно, жив Мориарти или мертв, подстроил ли свою смерть или действительно вышиб себе мозги. Последнее предположение упорно не желало вписываться в картину под названием «Джеймс Мориарти» и упоминалось лишь для уравновешивания вариантов.
Тем не менее, Шерлок чувствовал поражение. Абсолютный и безальтернативный проигрыш по всем фронтам. Он даже пытался найти Джима по мелким следам его изысканных криминальных шагов, но безрезультатно. Шерлок дошел тогда до той стадии, где стираются грани разумного и проявляется безрассудство. Так сказал Майкрофт, когда его младший брат попытался ввязаться в сеть колумбийского наркокартеля, точно зная, что паутина Мориарти некогда простиралась и туда. Старший брат был страховочным тросом погружающегося в навязчивые идеи Шерлока и тогда практически спас его от глупых и бесполезных авантюр. Майкрофт знал наверняка, что Шерлок не найдет Мориарти просто потому, что никто не мог этого сделать. Никто. Видимо, гениальный преступник либо затаился, либо был мёртв. В последнее Майкрофту верилось с трудом, но очень хотелось.
Кое-как вытянув себя из пучины новых открытий в своей собственной природе, Шерлок добился-таки от брата возможности продолжать заниматься детективной практикой хотя бы удалённо. Его, конечно, раздражала до зубовного скрежета невозможность оказаться на месте преступления, провести тесты с уликами собственноручно или поприсутствовать на вскрытии. К хорошему быстро привыкаешь. То, что рядом не было Джона, какое-то время приводило Шерлока чуть ли не в бешенство, но научившись в такие моменты давать себе мысленную пощёчину, со временем он привык.
Просидев целый месяц в каком-то среднестатистическом городке Парагвая, склонившись над чемоданчиком со спутниковым коммуникатором и «с голодухи» раскрыв для Майкрофта за это время несколько десятков крупных преступлений, Шерлок даже набрал пару килограммов, которые потерял за время болезни. Желание выходить из съемной квартиры или вообще вставать с дивана появлялось очень редко, еду доставляли регулярно, так что реабилитационный период закончился достаточно быстро.
И вот теперь, спустя еще четырнадцать стран, тридцать восемь съемных квартир, двадцать шесть перелетов и бесконечное количество поездов за последние полтора года, очередной точкой в его извилистом маршруте побега стала Шри-Ланка. Майкрофт вообще не объяснял причины выбора тех или иных стран для брата, но Шерлоку хотелось бы немного меньше жары. От неё мысли текли вяло, как густой кисель, и дедуктировать по сравнению с принятием холодного душа становилось крайне лениво. На Цейлоне, по крайней мере, был отличный чай, чего Шерлоку катастрофически не хватало в последнее время.
Может, из-за постоянной жары, которая растворяла клетки мозга, как горячий чай растворяет крупицы сахара, или от безделья, вызванного затишьем со стороны Майкрофта, но Шерлок всё чаще обнаруживал себя за совершенно несвойственным ему занятием – воспоминаниями. Он при всём желании не смог бы сказать, с какой целью занимает свой мозг этим процессом, ведь все необходимые факты и детали прошлого уже были вычленены и разложены по многочисленным полочкам во «дворце» его разума. Причин возвращаться к тем событиям не было ни одной, и всё-таки Шерлок вновь погружался в душные воспоминания.


***IV***

Флэшбэк

За Шерлоком с металлическим лязгом захлопывается дверь камеры. Он медленно оборачивается и смотрит на стену, отделяющую его от другой камеры, где так же, как и он, вполоборота стоит Джеймс Мориарти и пытается своим угольным взглядом прожечь дыру в несчастной стене.
- Наконец-то, мы наедине.
Сквозь звук удаляющихся шагов охранников Шерлок слышит тихий голос, и по коже пробегает неожиданная волна щекотных мурашек.
- Действительно, - соглашается детектив и на расстояние вытянутой руки приближается к стене.
- Я знал, что ты не устоишь перед моим очарованием и устроишь наше свидание, - разобрать интонацию Джима практически невозможно.
Шерлок изнывает от желания прочесть сейчас выражение на лице Мориарти. В сознании яркими тревожными буквами вспыхивает «недостаточно данных». Он прикрывает глаза, пытаясь представить, как может выглядеть человек, говорящий такие слова таким тоном. Попытка завершается полным провалом, и перед глазами вновь только кирпичная стена.
- Я лишь ответил. Инициатор здесь ты. Весь этот суд лишь для того, чтобы пригласить меня на свидание. Ты бы мог просто позвонить.
- Мог. Но зачем? Разве это не было бы скучно? К тому же, я люблю классику. Ты однажды тоже не позвонил мне. Прыгал, бегал, танцевал. Принёс мне подарок, вручил его в интимной обстановке. Я ценю романтические порывы единственных в мире консультирующих детективов в свой адрес. Это мой вполне взаимный ответ.
- Я тоже оценил. Не могу сказать, что мне не лестно твоё внимание. Впрочем, твои методы привлечь моё несколько, - Шерлок помедлил, чтобы подобрать правильное слово, - неоднозначны.
- Не это ли, мой дорогой, тебя так сильно заводит? Во всех смыслах этого слова. Я практически слышу, как радуется и веселится твой гениальный мозг в твоей гениальной кучерявой голове.
Шерлок не отвечает. Он непроизвольно поднимает руку и прикасается к сухой и холодной кирпичной стене. Пальцам почему-то горячо.
- Ты уже взрослый, мой малыш. Неужели ты действительно думал, что мы вот так до конца времен будем бегать сначала друг от друга, потом друг за другом, будем убивать друг друга или самих себя? Нет, Шерлок. Ты же понимаешь, что так – не получится. Мы не можем застрять в этом круге. Только не мы, любовь моя. У нас лишь два варианта теперь, и оба они предполагают нашу совместную деятельность. И ты даже знаешь, к какому варианту мы в итоге придем.
За стенами здания суда разворачивается полномасштабная публицистическая война. Она врывается громкими возгласами и мрачным смехом в две маленькие камеры через высокие вентиляционные окна вместе с порывом холодного ветра.
- Ты слышишь это, Шерлок? – почти неуловимо скучающим тоном тянет Мориарти. - Наша сказка. Это ангелы плачут о нас. Это демоны смеются. Они вместе закрывают для нас врата в свои царства. Потому что мы – другие. И царство у нас тоже – другое. Даже если мы умрём в следующую секунду, то всё равно будем жить вечно. В таком невероятно скучном мире это худшая из пыток. Мой долг, как доблестного рыцаря, - избавить тебя от подобной участи.
Шерлок со странной смесью понимания и паники отдергивает руку от стены и отворачивается.
- Джим, ты сумасшедший. Ты полный псих, - он и сам говорит это с ноткой безумного ликования в голосе, будто только что разгадал величайшую загадку во Вселенной и ожидает, что дальше мир во всём будет подчиняться ему одному. Шерлок ждёт ответных ядерных ударов, целенаправленных лучей смерти – чего угодно, только не того, что слышит дальше.
- Да, - тихо соглашается голос за стеной. – Да. Я полный псих. Я совершенно безумен. Видишь ли, я сошел с ума еще тогда, когда впервые узнал, что ты существуешь. Ты – моя бесконечная история. И именно поэтому ты всё еще здесь. Я мог бы показаться тебе жалким, если бы ты, любовь моя, не был таким законченным мазохистом. Поэтому я – опасный ядовитый паук, а ты… Ты ведь так хочешь сейчас убежать, но всё твоё существо кричит, умоляет: «Останься, Шерлок, останься! Это будет намного лучше, чем рай, и намного хуже, чем ад. Ты только останься».
- А ты? Чего хочешь ты? – Шерлок чуть ли не впервые в жизни в каждом услышанном слове слышит что-то, чего не в состоянии идентифицировать. Он просто не понимает, что ему сейчас говорят. Слова по отдельности имеют своё значение, но звук нежного голоса приглушен. Он каким-то нереальным шелестящим эхо разносится по коридору и забирается в камеру сквозь маленькое зарешеченное дверное окошко. Видимо, весь смысл сказанных слов теряется где-то по пути, в каменных стенах, в металлических прутьях, и до слуха Шерлока добираются лишь звуки, которых он никак не может понять.
- Я хочу того же, о чём говорил тебе и в прошлый раз. Я хочу выжечь твоё сердце, - доверительно и как-то даже ласково говорит Джим, - до чёрных ошмётков. Я хочу, чтобы ты, мой немногословный друг, вместе со мной наслаждался этим химическим экспериментом, проникся им. И когда я оборву твои крылья, ты, наконец, как Икар, разобьешься о земную твердь.
- Твоя нездоровая любовь к метафорам выдаёт в тебе склонность к сентиментальности. Никогда бы не подумал, что ты на это способен, - Шерлок кажется себе жалким. Лучшая защита – нападение? Раньше эта стратегия была оправданной хотя бы тем, что Шерлок был вооружен своей дедукцией. Сейчас он нападает просто потому, что ему страшно, и детектив наобум цепляется за какие-то несущественные детали. Катастрофически не хватает данных. Шерлок обводит взглядом камеру, но в ней нет ничего, что дало бы подсказку.
- Сентиментальность? Да я же чёртов атлант, который держит все страдания этого мира на своих хрупких плечах. А еще – его всеобъемлющую беспросветную тупость. Я хочу убить их всех, когда тебя нет рядом. Я могу это сделать, если тебя не окажется рядом. И только ты будешь в этом виноват, Шерлок. Потому что это ты меня сделал таким, ты меня создал. И я твой должник.
Шерлок одновременно понимает всё и не понимает абсолютно ничего. Тысяча намёков в словах Мориарти горит цепочкой грядущих событий в переплетении кровеносных сосудов век. Непривычный водоворот где-то внутри засасывает, пьянит.
Это больше, чем разум, и намного больше, чем какие-либо чувства вообще. Шерлок понимает, что не знал чувств не потому, что не умеет чувствовать. Он умеет. Он убедился в этом благодаря Джону, его искренней тёплой дружбе.
Шерлок не знал чувств таких, потому что никогда не подозревал, что подобное состояние вообще возможно. Он, конечно, слышал о любви, о страсти, заботе, зависимости одних людей в отношении других, но никогда не понимал, зачем это нужно. Зачем люди позволяют себе быть такими жалкими слабаками, такими уязвимыми? Какой смысл в том, чтобы навязывать кому-то себя, своё мнение, не подкрепленное ничем, кроме мифического аргумента «ты мой». Что это вообще за аргумент такой? Люди не принадлежат друг другу. Они никому не принадлежат, и лишь их извращенный разум может создавать иллюзии таких странных желаний – принадлежать кому-то.
Шерлок ведь тоже никому не принадлежит. Только себе.
Сейчас Шерлоку кажется, что в каждое услышанное им слово Мориарти вложил только один смысл: «ты мой».
Детектив сжимает кулаки с такой силой, что под ногтями, впившимися в ладони, вот-вот выступит кровь. Боль должна отрезвить, но слабо помогает, потому что Шерлок по-прежнему чувствует себя пьяным. Шерлок по-прежнему чувствует это. Он моментально пытается разложить по полочкам и надписать все составляющие нового ощущения. Тяжесть в теле – хочется сесть на пол и привалится спиной к спасительной стене. Давление на плечи – подкашиваются ноги, и затекает шея. Лихорадочный жар – Шерлок потеет и инстинктивно вытирает со лба выступившие капли пота. Ком в горле и сдавленное дыхание – нужен воздух, в этой камере так мало воздуха и сейчас процесс дыхания не кажется скучным – он кажется невозможным. Горящий шар где-то внизу живота – хочется немедленно остыть, облиться ледяной водой или прикоснуться холодными пальцами.
«Что за чёрт!?» - возмущенно думает Шерлок и с глухим стуком ударяется затылком о стену. Он слышит, как там, за каменной кладкой, тихо смеется Джим. Смеётся в унисон с подсознанием самого Шерлока – зло и хищно.
«Секс меня не тревожит», - пытаясь отдышаться, вспоминает детектив, а под опущенными веками расцветает ехидная ухмылка Майкрофта.
Звуки шагов за дверью сейчас как спасительный гонг, возвещающий о конце раунда.
- Наша сказка еще не дописана, Шерлок Холмс, - пропевает Мориарти, когда детектива выводят из камеры.


***V***
Мысли настойчиво лезли в голову, контролировать их становилось всё сложнее, и к Шерлоку стала возвращаться паника, которую, как ему казалось, он похоронил еще полтора года назад в душной квартирке в Бакингили*. Шерлок снова начал курить. Он, на самом деле, с удовольствием принял бы сейчас какие-нибудь наркотики, чтобы отогнать непрошенные воспоминания, но опасение, что его собственный мозг предаст его, как тогда в овраге Дьюэра, останавливали детектива. Наркотики вполне могли бы отключить и сознание, и подсознание, но с той же долей вероятности могли бы сделать всё наоборот.
В трезвом состоянии он мог хотя бы молниеносно переключиться на какой-нибудь объект для анализа, если такому не посчастливилось попасться Шерлоку на глаза. Объектом обычно становились либо уборщицы, либо доставщики еды, а порой, когда Шерлоку надоедало сливаться с диваном и он выходил из мрачных комнат на белый свет, то и простые прохожие, торговцы или пассажиры общественного транспорта. Впрочем, обычно случайные жертвы дедуктивных способностей Шерлока либо вообще не понимали английский язык, либо, зная его на крайне низком уровне, не успевали за скоростью мысли и речи детектива. Так что не сильно страдали из-за его социопатичной натуры, а скорее жалели беднягу, не умеющего остановить поток слов.
Вот и сегодня, как обычно душным весенним днем в душной квартире душного Коломбо Шерлок ухватился за возможность вернуться в реальность с помощью пришедшей уборщицы. Майкрофт для разнообразия решил поселить брата в столице и даже не запретил перемещаться по стране, что Шерлок сразу отметил, как разрешение, хоть и весьма сомнительное. Впрочем, поселить брата в квартиру с кондиционером Майкрофт как обычно предусмотрительно забыл.
Уборщица Маниша неплохо понимала и говорила по-английски и поэтому была более или менее интересным способом отвлечься.
- Здравствуй, Шерлок.
Эта женщина всегда говорила очень размеренно. Каждое ее слово тяжелой каплей падало с губ. Сильный акцент и глубокий грудной голос наполняли ее речь какими-то мистическими нотками.
«В этой стране всё очень странное», - думает Шерлок, повернув голову навстречу вошедшей даме, не удосужившись оторвать себя от дивана и на полсантиметра. – «Даже чай у них лучше».
- Вы же не думаете, мадам Маниша, что я позволю вам прикасаться к моим вещам после того, что вы сотворили с ними в прошлый раз? – выразительно пропустив приветствие, спрашивает Шерлок, затем отворачивается, утыкается в свой новенький блэкбэрри и приступает к любимому занятию.
Уставшие глаза с утра говорят о бессонной ночи. Небольшие синяки в форме лунок на запястье оставлены всего двумя-тремя часами ранее мужчиной, чьи руки привыкли к тяжелым орудиям труда и крепкой хватке. Ее муж работает в торговом терминале порта Коломбо - это Шерлок выяснил еще в первую их встречу. С большей долей вероятности уставшие глаза являются последствием вчерашней ссоры с мужем, которая продлилась до утра или утром возобновилась. Судя по растяжкам на животе, которые не прикрыты сари, у Маниши четыре ребенка. Младшему приблизительно год. Женщина всё еще кормит его грудью, о чем свидетельствует специфический запах грудного молока. Второй и третий – близнецы школьного возраста. Старшему – приблизительно двадцать три. И, судя по мужскому парфюму мадам Маниши, именно он только что привез мать сюда, очень крепко обняв напоследок. Муж всё еще в списке врагов под номером один, братьев у женщины нет, а адюльтер исключался полностью. Обычно Маниша приезжала на автобусе или на поезде, поскольку живет недалеко от железнодорожной станции в одном из южных районов города. Однажды она обмолвилась, что у нее в семье есть портной. За несколько секунд с помощью GPS и интернета Шерлок тогда выяснил, что в ближайшей от дома Маниши мастерской по ремонту одежды работает человек с ее фамилией. В этот раз ее привёз сын на машине. Сегодня начало рабочей недели, а тот не на работе в такое время. И, к тому же, проехав больше пяти километров в противоположном от места работы направлении, приехал туда, где в непосредственной близости находится и железнодорожный вокзал, и пассажирский порт. Дорога к аэропорту так же пролегает через этот район. Глаза воспаленные, значит, женщина плакала перед тем, как подняться в квартиру. Плакала, уткнувшись лицом в чью-то рубашку. Отсюда специфически размазанная тушь, смятые ресницы и несколько светлых льняных ворсинок на них. Наиболее вероятная версия – ссора с мужем из-за разногласий по поводу старшего сына. Возможно, как следствие или причина ссоры – решение сына уехать из города.
- Шерлок, я просто разложила всё по местам и намереваюсь сделать это снова, - без тени сожаления отвечает женщина и направляется в ванную комнату, где хранятся приспособления для уборки.
Шерлок про себя ухмыляется точности сказанной фразы и уже хочет озвучить все свои наблюдения, но, набрав воздуха в лёгкие перед началом речи, выдыхает, так ничего и не сказав. Женщина тихо плачет, сидя на бортике ванны и закрыв лицо руками. Её приглушенные всхлипы разбудили в Шерлоке раздражение.
«Только этого не хватало», - с досадой думает он и стремительно поднимается с дивана.
Он проходится взад-вперед по комнате и направляется в ванную комнату. Маниша уже не плачет, а стоит возле умывальника и, глядя в зеркало, салфеткой вытирает размазанную косметику.
- Шерлок, никогда никому не позволяй во всём ограждать тебя от ошибок, - со скорбной улыбкой, найдя глаза Шерлока в отражении, говорит Маниша. - Люди так лишь медвежью услугу оказывают, ограждая нас от жизни вообще.
Шерлок не любил всяческих советчиков, предпочитая делать выводы и принимать решения самостоятельно без посторонних подачек. Однако помощь ценил, даже если и не признавал этого практически никогда. Но эта женщина так напоминала ему миссис Хадсон, в советах которой была только забота и ни грамма нравоучений.
- Ваше имя**, мадам Маниша, досталось вам по праву. Все люди, которые думают, что могут сделать что-либо качественно без дополнительной помощи, или полагающие, что без их мудрого совета мир рухнет в тартарары, - обыкновенные идиоты. Героев нет. Есть только выскочки и самовлюблённые дураки.
Маниша тихо смеется и оборачивается к Шерлоку лицом.
- А ты философ, как оказалось. Но, полагаясь лишь на свой скепсис, ты не найдёшь умиротворения.
- Мой скепсис спасает мне жизнь вот уже тридцать семь лет подряд. И с чего вы взяли, что я ищу какого-то там умиротворения? - хмыкает Шерлок, неопределенно махнув рукой.
- Именно поэтому ты сидишь в Коломбо без дела и отравляешь наш прекрасный ланкийский воздух своим сарказмом и этой твоей так называемой дедукцией? Все ищут умиротворения, Шерлок. Просто для каждого оно своё, индивидуальное. Твоё – не здесь.
«Ну вот опять», - думает детектив. – «В этих странах Дальнего Востока что не буддист, так индус. Все норовят наставить на путь истинный и при этом даже не заботятся спросить разрешения, когда решают залезть кому-то в душу. Странный народ».
- Пока вы будете издеваться над моими вещами, я лучше пойду, прогуляюсь к океану. Не могу смотреть на это кощунство по отношению к моему личному пространству, - детектив разворачивается и выходит из уборной.
- Сегодня на удивление прекрасная погода, Шерлок, - кидает ему вслед Маниша. – Океан для сезона дождей неестественно спокойный, и даже можно хорошо поплавать.

____________________________________
*Бакингили – город в африканской стране Камерун, расположенный на побережье Гвинейского залива.
** Маниша – в переводе с хинди означает «мудрая».


***VI***
Ей нравился этот молодой человек. Ее материнский инстинкт вновь усилился после рождения четвертого ребенка год назад, и попавший под горячую руку Шерлок воспринимался как еще один сын. Странный и непокорный бунтарь, за которым всегда остается последнее слово. Опасный до дрожи под сердцем и мурашек по телу, но в первую очередь – для самого себя.
Около двух месяцев назад с домработницей, уже отчаявшейся трудоустроится хоть куда-нибудь в ближайшее время, связался один элегантный светлоголовый британец средних лет и предложил нехитрую работу по уходу за человеком, который должен был приехать через несколько недель. Мило пообщавшись с представительным джентльменом и получив шестизначный аванс, Маниша согласилась без раздумий. Когда она впервые пришла в квартиру, где предстояло поселиться ее подопечному, то на лестничной площадке застала бурную деятельность по установке каких-то высокотехнологичных приборов, сигнализаций и прочих замысловатых вещиц. Маниша сразу поняла, что британский актёр по имени Томас Маккинери, для которого производится вся эта работа, будет не простым туристом и нужно быть осторожней и вести себя осмотрительней.
Когда она впервые встретилась глазами с недоверчивым взглядом цвета расплавленного серебра, придя в квартиру для знакомства с гостем, то увидела вовсе не то, что предполагала. Молодой долговязый человек слегка за тридцать с черными кучерявыми волосами, которые то и дело лезли ему в глаза, одетый в шелковый халат поверх классической пижамы, стоял посреди холла. Между пальцами его рук были зажаты какие-то пробирки и колбочки, а воздух в квартире наполнялся сизым вонючим дымом.
- Здра…
Маниша даже не успела поздороваться, как человек вдруг сорвался с места и кинулся по направлению к кухне, выкрикивая какие-то ругательства, смысл которых женщина не понимала. Но, судя по интонациям, это были именно ругательства, а не глубоко научные химические термины. Она быстро открыла все окна в комнатах и осторожно вошла в кухню, прикрывая нос платком.
- Зравствуйте, мистер Томас Маккинери, - гнусаво сказала женщина. – Я Маниша. Ваша домработница.
Молодой человек крутился в кухне, изящно проскальзывая между многочисленными непонятными устройствами, стоявшими, лежавшими и висевшими по всей комнате. Даже полы его халата каким-то волшебным образом не задевали плотно наставленных агрегатов. Он что-то делал, возился с приборами, баночками и словно не замечал вошедшую женщину. Потом внезапно выпрямился, широкими шагами подошел к Манише почти вплотную и невероятным голосом, от которого у нее мурашки пробежали по телу, сказал:
- Шерлок.
За ту секунду, пока Маниша осмысливала новое для нее слово, мужчина уже вернулся к своим пробиркам.
- Это моё имя. Моё настоящее имя. Разумеется, остальным, с кем вы можете вдруг решить обсудить свою работу, его знать не обязательно, - раздраженно пояснил Шерлок, не дождавшись от Маниши никакой реакции.
Женщина отняла руку от носа, улыбнулась, и недоумение в глазах сменилось добротой. Этот человек был похож на ребенка, хоть и вселял какой-то непонятный благоговейный ужас.
- Здравствуй, Шерлок.
Материнский инстинкт вступил в силу.


***VII***
Вертолёт мерно жужжит лопастями. Потоки воздуха треплют отросшую тёмную шевелюру, и Джим всё время пытается заправить волосы за уши.
- Снижаемся! – громко говорит он, пытаясь перекричать шум.
Моран выполняет приказ, и через несколько минут шасси соприкасается с землёй.
Джим сразу же выскакивает из кабины и быстро идет по направлению к замку.
Войдя в здание и пройдя через холл, он оказывается в просторном зале, тихо пересекает комнату, огибает диванчик, на котором сидит мужчина, и садится в кресло напротив. На лице мужчины выражение крайнего удивления, граничащего с паникой, сменяется на кислое, как при зубной боли.
- Здравствуйте, Мистер Холмс. Давно не виделись, - жизнерадостно восклицает Джим и протягивает руку для рукопожатия.
Майкрофт не двигается с места и только смотрит Джиму в глаза. Теперь его лицо похоже на гримасу несчастного, пораженного инсультом.
- А вы, я смотрю, не очень рады меня видеть. Не скучали? – Джим опускает руку. Ему не так уж интересны ответы Майкрофта. Сегодня у него одна цель.
- Вы же не думаете, что я поверю хоть единому вашему слову, - собирается Майкрофт и говорит как можно спокойнее и ровнее, наконец, разрывая зрительный контакт и начиная постукивать пальцами по подлокотнику.
- О! Конечно я так думаю. И вам как минимум стоит это сделать, потому что знаете, за последние два года я познал все грани состояния «скука». Мне не понравилось. Мне надоело, - Джим неопределенно взмахивает рукой, откидываясь на спинку кресла.
От этого движения Майкрофт вздрагивает, будто Джим действительно одной левой может начать ядерную войну. Но он, в общем-то, может.
- Ах, мистер Холмс, не стоит меня бояться. Я же не кусаюсь, - искренне улыбается Джим, но его улыбка тут же превращается в звериный оскал. – Хотя нет. Стоит. Нет опаснее зверя, чем зверь, загнанный в угол. Вот вы думаете, мне есть, что терять. Что ж, вы почти правы. Ведь для того, чтобы потерять что-то, нужно сначала это что-то приобрести. Всё, что у меня есть сейчас, не стоит и грамма того, что можете дать мне вы, мистер Холмс.
- Чего вы хотите? – спрашивает Майкрофт, но через несколько секунд наблюдает, как на лице самого выдающегося преступника в мире проявляется выражение, адресованное ему, Майкрофту, гласящее «ты идиот», и он понимает. – Шерлока, - констатация, а не вопрос.
- Ну это же очевидно, не так ли? – слегка раздраженно говорит Джим. – Как я уже писал вам ранее, я люблю классику во всём. От войны до желаний. Не люблю изменять своим привычкам. Они у меня, знаете ли, холены и лелеяны еще со школьной скамьи.
- Какие у меня будут гарантии? – уже безнадёжно спрашивает Майкрофт.
- Ах, вы прекрасный деловой партнер, мистер Холмс! Вам говорили? – театрально хлопая в ладоши, восклицает Джим. - Сразу по всем существенным пунктам договора, без лишних слов о непредвиденных обстоятельствах и непреодолимой силе.
Потом он мечтательно возводит глаза к потолку и будто сам себе говорит:
- Но моя непреодолимая сила весьма заслуживает, чтобы о ней сказали. Весьма.
- Вы, однако, как я посмотрю, большой любитель лишних слов, мистер Мориарти, - Майкрофта уже начинает откровенно бесить этот разговор.
- Но вы, тем не менее, достаточно умны, чтобы среди всех этих слов отыскать главные, - Джим из внутреннего кармана своего пиджака достает маленькую красную флешку и кладет ее на журнальный столик, разделяющий диван и кресло. Флешка лежит на расстоянии вытянутой руки от Майкрофта и нагло поблёскивает белой стразой.
- Здесь достаточно информации, чтобы получить контроль и демилитаризовать около тридцати террористических группировок от Чечни до Пакистана. Для вас это достаточно честный обмен?
Для Джима честь имеет меньше значения, чем пыль под ногами. Он отчетливо видит в глазах Майкрофта, что тот не желает наступать на одни и те же грабли во второй раз, но всё равно сделает это еще раз, а потом еще раз. И будет делать так всегда, если потребуется. А потом будет винить себя в страданиях брата до конца жизни и сделает всё возможное, чтобы эти страдания облегчить, когда брат попросит. Но расстановку приоритетов Майкрофт сделал уже давно, и, как оказалось, тоже не любит изменять своим привычкам.
- Я прямо слышу, как политика шумит в ваших жилах. Должно быть, вы вдыхаете её как героин, и теперь она просто неотъемлемая ваша часть, - возбужденно говорит Джим. - Мне очень импонируют страстные люди. Вот вы, мистер Холмс, страстный человек. Вы так самозабвенно отдаётесь своей работе, что это вызывает восхищение. Это, видимо, у вас семейное. Ваша мамочка, наверное, похожа на супергероя из комиксов Марвел, раз вырастила таких удивительных детей, при этом всё еще не закончив свой жизненный путь в смирительной рубашке или с петлёй на шее. Можете считать это моим приданым.
Джим наслаждается этим прекрасным видом, разворачивающимся у него перед глазами. Он видит, как молниеносно проносятся идеи, версии и способы в голове собеседника. Будто купюры в счетчике банкнот. Он видит даже больше – к чему в итоге все эти многочисленные мысли приведут. Для этого Джим здесь. Для этого он и прилетел на родину.
Майкрофт тем временем уже выудил откуда-то свой планшет и положил его рядом с собой на диванчик.
- Вы не услышите от меня ничего, пока я не буду убеждён, что эта информация, - он кивает на флешку, - является достоверной.
Майкрофт никогда не мог с достоинством общаться с психами. Он просто не понимал, как это вообще можно делать. Ведь психи то и дело норовили выкинуть какой-нибудь удивительно иррациональный фортель, о который разбивались любые доводы, любая логика и вообще всё на свете. Сейчас от такого общения зависела не только жизнь самого Майкрофта или жизнь его младшего брата, но и благополучие всей страны, на сохранение которого он потратил половину своей сознательной жизни. Иррациональное желание конкретно этого психа выражалось в доступе к его взбалмошному брату, единственному человеку в мире, кроме матери, которого Майкрофт по-настоящему любил и так тщательно скрывал в течение последних двух лет, что ни одна живая душа и заподозрить не могла, что Шерлок всё еще жив. Сейчас у несчастного олицетворения британского правительства очень чесались руки, и будь он от природы чуть менее сдержан, то придушил бы сидящего напротив гада на месте. О том, что непонятные мотивы действий Мориарти сильно напоминают обычное поведение Шерлока, Майкрофт старался не думать.
- Вы не прочтете ни слова из того, что там написано, пока Я не буду убежден, что то, что вы мне скажете, является правдой, - изящно расставляя акценты, парирует Джим. – Актуальной правдой, мистер Холмс.
- Вы же не прекратите всё это. Так? – махнув рукой, неопределённо спрашивает Майкрофт скорее у стены или горшка с цветами, чем у сидящего напротив Джима.
- Поживём – увидим, - многозначительно отвечает тот и переводит свой блестящий взгляд на флешку, которая уже крутится в руках Майкрофта. – На счет «три»? – предлагает Джим. – И вам лучше не пытаться лгать мне или привирать по мелочи, мистер Холмс. Я узнаю, уверяю вас. Ваш опыт общения с братом должен был научить вас, что в подобных ситуациях с такими людьми, как я и он, это совершенно бесполезное занятие. Раз.
- Как вам удалось меня поймать в столь уязвимом положении, если не секрет? – перебивает Майкрофт.
- Вы действительно хотите обсудить это сейчас? – слегка удивляется Джим внезапному вопросу. - Ох, мистер Холмс, всё на самом деле до смешного прозаично. Вам следует провести кадровые чистки во вспомогательном аппарате британского правительства. Сегодня антикоррупционные законы на него, по всей видимости, не распространяются. Всего одно слово, мистер Холмс. Два.
- Почему вы так уверены, что это одно слово? – не унимается Майкрофт. – И я тоже умею отличить правду ото лжи и всех ее вариаций. Поэтому мой совет практически дословно дублирует ваш, мистер Мориарти.
- Вот теперь я уверен, - широко улыбается Джим, доставая из пиджака свой Galaxy и наблюдая, как Майкрофт подносит флешку к слоту на корпусе планшета. В глазах Холмса отражается пошловатое приветствие и строка запроса пароля. – Вы можете не верить мне, мистер Холмс, но у вас просто нет выбора. В любом случае я сделаю так, как сделаю. Я инициатор этого соглашения, так что смею вас заверить, что ложь сегодня не входила в мои планы на день.
Майкрофт ловит себя на ужасной, просто кощунственной мысли, что мог бы восхищаться этим человеком, не будь Мориарти таким глубоко сумасшедшим. Возможно, он восхищался бы им даже больше, чем своим младшим братом. На этой мысли его и застаёт последняя песчинка.
- Три.
- Шри-Ланка!
- Меркурий*! - Одновременно выпаливают оба.
Следующая минута с небольшим в этом сузившемся до расстояния в два метра от диванчика до кресла зале проходит в странном, почти абсурдном безмолвии, когда два взрослых солидных мужчины, будто подростки-игроманы, уткнулись в свои игрушки, чуть ли не прикусывая язык в пылу азарта.
В глазах Майкрофта замерцали схемы, планы, имена и фамилии. Целые стратегии сейчас проносятся перед его внутренним взором. Однако, ни с чем несравнимое удовольствие контроля над ситуацией начинает стремительно улетучиваться, когда Майкрофт отрывается от своего планшета и поднимает взгляд на Мориарти.
Джим сидит, довольно развалившись в кресле. На его лице расползается улыбка такой ширины, за которую чеширский кот из не совсем детской сказки убил бы без раздумий.
- С вами исключительно приятно иметь дело, мистер Холмс, - почти припевает Джим.
- Увы, не могу сказать того же, мистер Мориарти, - мрачно отвечает Майкрофт.
- Этого и не требуется, - Джим стремительно поднимается на ноги и идёт к выходу из зала. – Всего самого нехорошего, - искренне желает он, махнув рукой.
Перед самой дверью Джим останавливается и оборачивается.
- Ах да, еще кое-что. Мистер Холмс, у вас категорически прекрасный вкус. Это лучший ирландский гольф-клуб, членом которого я являлся в течение последних пятнадцати лет. Как жаль, что настал тот день, когда и мне, и вам пришлось пожертвовать уникальной возможностью проводить время в этом великолепном месте. Но оно того стоило. Не так ли, Мистер Холмс? - Джим дерзко подмигивает Майкрофту и выходит из зала, а Холмс чувствует себя так, будто его поимела вся лига чемпионов. Без смазки. Не заплатив ни пенса. А он по-прежнему остаётся ярым поклонником футбола.
«Я конченый человек», - думает Майкрофт. – «Как хорошо, что это никогда меня особо не волновало. Шерлок бы оценил мою исключительную беспристрастность».
Думать сейчас о Шерлоке было абсолютно ни к чему. Это не принесло бы ничего, кроме неприятной тупой боли где-то под левой лопаткой, так что лучше это оставить на потом. Или вообще навсегда, что было предпочтительней. В данный момент у Майкрофта есть чем заняться, и он намерен сделать то, что должен, как можно лучше и с наименьшим количеством потерь.

____________________________________
*Слово «Меркурий», выбранное Мориарти в качестве пароля, может с равной долей вероятности иметь одно из четырёх значений:
1) Меркурий-планета – ближайшая к Солнцу и самая маленькая планета Солнечной системы.
2) Меркурий-бог – самый приближенный к простому народу бог-покровитель торговли, хитрости и обмана. Одним из его символов является кадуцей - символ ключа, отворяющего предел между тьмой и светом, добром и злом, жизнью и смертью.
3) Меркурий - химический элемент. Самый популярный смертоносный металл у средневековых алхимиков – ртуть.
4) Псевдоним Фаруха Балсары, извесного как Фредди Меркьюри и солиста группы Queen, поклонником которой является Джеймс Мориарти.

@темы: Rating: PG-13, Jim Moriarty, Serial: Sherlock, Pairing: Jim/Sherlock, Category: Slash, Category: Angst, Pairing: Jim/Sebastian Moran, Fanfiction

Comments

[Era Angel]

***VIII***

***VIII***

Шерлок лежит на смятых простынях в своей кровати и смотрит в потолок. Вентилятор свистит крыльями, принося мало прохлады. Сквозь плотно задернутые шторы пробивается оранжевый свет заката и наполняет полумрак комнаты причудливым золотом. За стенами шумит главная улица столицы, но Шерлок ничего не замечает. Он сейчас где-то не здесь.
Детектив не моргает. В его глазах проносятся тысячи вариантов в секунду. Он почти не дышит, стараясь не отвлекаться на ненужные телодвижения или просто на мгновение забыв, как это делается.
Возле его кисти где-то в складках простыни валяется телефон. Экран всё еще светится пришедшим несколько секунд назад сообщением.

«Он вернулся. Прости.
М.Х.»

Спустя еще несколько мгновений Шерлок, наконец, моргает и набирает жаркого воздуха в лёгкие. Воздух словно обжигает внутренности, и Шерлок морщится от неприятных ощущений. Затем берет в руку телефон, подносит к глазам и быстро набирает ответ.

«И чем он тебя соблазнил на этот раз, если не секрет? Всё нормально.
Ш.Х.»

Следующее сообщение приходит после небольшой паузы, и Шерлок усмехается, отмечая за братом проявление еще одной слабости – угрызения совести. Но, по всей видимости, не такой уж и значительной.

«Ядерная война и террористы. Он сказал, что это приданое.
М.Х.»

Зрачки Шерлока на мгновение заполняют всю радужку глаза, и он поражается изящности размаха. Он ни за что не признается в этом никому в мире, даже себе, даже под страшными пытками, но ему приятно. Через несколько секунд приходит следующее сообщение.

«Ты должен немедленно вернуться в Англию. Здесь я смогу защитить тебя.
М.Х.»

Шерлок читает SMS, кладёт телефон на кровать и поворачивается лицом к окну. Он трогательно подсовывает ладони под щёку и смотрит, как красиво переливается золотом дешевая шифоновая штора. Так проходит несколько минут, в течение которых Майкрофт уже дал распоряжения по поводу возвращения Шерлока. Как только Холмс-старший начинает вставать со своего кресла, планшет на столе пиликает и на его экране высвечивается сообщение.

«Нет».

Майкрофт в очередной раз убеждается в том, что контролировать младшего брата невозможно. Любая попытка сделать это оборачивается полным провалом и приводит к еще большей опасности, чем прежде. Он тяжело оседает в кресло и нажимает на кнопку селектора.
- Отбой. Операция «Пегас» в силе, - устало говорит Майкрофт и прикрывает глаза в надежде, что когда откроет их снова, всё это окажется дурным сном. Джеймс Мориарти по-прежнему будет числиться покойником, Шерлок Холмс по-прежнему будет в безопасности от всего мира и от себя самого, а он, Майкрофт Холмс, не будет предателем собственной крови. Надежда умирает, так и не родившись. Глупое чувство, которое никогда не приносит ничего, кроме разочарования.
- Британия ждет тебя, о достойнейший из мужей, - с нескрываемым ядом в голосе говорит Майкрофт сам себе и возвращается к нелёгкой службе на благо родины.

[Era Angel]

***IХ***

***IХ***
- Шеф, вы можете остановиться хоть на секунду? – не выдержал Моран.
Тишина и мерное постукивание пальцев по клавишам вперемешку с пищанием спутниковых передатчиков, наконец, прорвали плотину терпения Себастьяна. Мориарти вот уже вторые сутки без перерыва на сон сидел за своим лэптопом в окружении светящихся голограммных карт и схем.
- Еще кофе. Покрепче, - отдал он распоряжение, отмахнувшись от Себастьяна, как от назойливой мухи.
Полковник с пару секунд раздраженно покусал щёки и отправился в кухню варить ненавистный напиток. Джим терпеть не мог кофе, как и сам Себастьян, но кривясь и морщась, шеф осушал чашку за чашкой с одной лишь целью – не сомкнуть глаз.
После встречи с Майкрофтом прошла уже неделя и началась следующая. Мориарти в одночасье свернул свою «консультирующую лавочку», оборвал все нити, ведущие к нему, ранее им самим же и оставленные для клиентов, и отбыл в неизвестном для всех направлении.
На самом деле они вдвоём вот уже вторые сутки болтались на яхте в открытых водах Индийского океана. Когда Джим сдал старшему Холмсу почти всех лидеров и главных идеологов террористических организаций ближнего востока, он подписал себе еще с пару десятков смертных приговоров – вдогонку к той сотне, которая на нем уже висела. Порой Себастьяну казалось, что шеф получает какое-то извращенное удовольствие, коллекционируя смертельных врагов. Но в следующую секунду Моран понимал, что для Джима это единственный способ существования. Чертов псих, несмотря на консерватизм, патологическую любовь к комфорту и эстетичность во всём – от выбора одежды к завтраку до планирования массового убийства, был помешан на риске и опасности, как самый последний адреналиновый наркоман. Как подобные комбинации уживались в этой гениальной черепушке – было одному Богу известно. Но непостоянство Джима делало его опасным для себя самого в первую очередь. Наверное, именно поэтому Себастьян не смог уйти от Мориарти. У него был шанс, сотни шансов. Джим и сам не раз и не два прогонял полковника. Вот только Моран не мог уйти. Это было бы бессмысленно, потому что только Джеймс Мориарти превращал существование Себастьяна в полноценную жизнь. Только рядом с ним Себастьян чувствовал ток крови в жилах. Только здесь, на этой серебристой яхте, был один единственный во всём треклятом мире человек, которого хотелось защитить. И этот чертов Джим-Мать-Его-Мориарти всегда, всегда влезал во всякое дерьмо по самые уши. Даром, что не любил пачкать руки, ведь отмыться от всего того, что считалось его ежедневным распорядком дня, было уже невозможно. Все прочие пособники, помощники, звенья цепи, участники обширной паутины Мориарти только спали и видели, как паука пожирает хищник покрупнее, расчищая им путь. Джима ненавидели все. Ему желали смерти – быстрой, но болезненной. Его повсюду ожидали электрические стулья, прочные петли и автоматные очереди – от родных ирландских берегов до Америки, от арктических ледников до африканских пустынь. Остаться в живых на завтрак, не сдохнуть на обед и выжить на ужин – вот он, дневной рацион единственного в мире злодея-консультанта.
В последние два года Джим сократил количество контактов с внешним миром до минимума. Инсценировка самоубийства какое-то время играла свою роль, и Мориарти перестали искать. Все, кроме Майкрофта, конечно. Но, спрятавшись от всего мира, скрыться и от Холмса-старшего было совершенно несложно.
Когда затворнический образ жизни довёл Джима до крайней степени бешенства, и шеф как никогда близко подошел к краю, за которым уже маячила беспросветная тьма, Себастьян Моран был вынужден взять контроль в свои руки. Полковник прекрасно осознавал, чем ему может грозить подобная самодеятельность, когда Джим вновь обретёт ясность сознания, но всё-таки решился. Лишь благодаря верному помощнику Джеймс Мориарти вернулся к своей прежней деятельности так безопасно, как это вообще было возможно. О том, что Мориарти всё еще жив, в какой-то момент начали ходить слухи, и Джим даже немного ожил в предвкушении опасности. Но подтверждения им не находилось, как бы тщательно ни рыли землю правительственные псы и криминальные крысы. Себастьян позаботился о том, чтобы по всему миру внезапно появились десятки подражателей, таким образом отводя внимание от деятельности Мориарти. Так что в скорости слухи и подавно превратились в легенды, ажиотаж утих, а Джим от вернувшейся скуки снова начал лезть на стену.
Тогда Себастьян приобрел негласный статус лидера как единственный на тот момент более или менее здравомыслящий человек в их тандеме. Он знал, чего именно желает его шеф, что именно шефу нужно. Но Шерлок Холмс был мертв. То, что Джим ни на секунду не верил этому факту, раздражало до кишечных колик. Моран злился и выливал злость на Джима. У него появилась власть над шефом, о которой полковник прежде и мечтать не мог. Но на самом деле он не хотел этой власти и не хотел, чтобы его шеф был таким. Мориарти стал неправильным, не собой. До сих пор Себастьян с содроганием и странным возбуждением вспоминал то время, когда пытался разбудить в Джиме прежнего шефа – сильного, хитрого и великолепного. Еще совсем недавно он сам приходил в ярость от того, что во взгляде некогда самых опасных, самых безжалостных глаз на планете бесконечной чередой сменялись совершенно неуместные там страх, надежда, отчаяние и боль.
Он гнал эти мысли от себя поганой метлой, потому что нынешний шеф смог бы учуять их, наверное, даже из-за закрытой двери. Шеф не прощал слабости никому, потому что сам никогда не позволял их себе. И даже если такое однажды случалось, Мориарти всё равно оставался самым эгоцентричным существом в мире и ни за что не позволил бы кому-то указывать на его промахи. Сам он за любые проявления слабости был уже достаточно наказан на всю оставшуюся жизнь тем, что был Джеймсом Мориарти. Что произошло бы с тем, кто такие слабости в Джиме всё-таки заметил, страшно было даже подумать. Прежде такого не случалось, но злые глаза Джима всегда красноречивее любых угроз обрисовывали кровавые перспективы. И если сейчас Себастьян позволит себе хотя бы намёк на воспоминания о беспомощном состоянии шефа, то Джим поймет всё, что на самом деле чувствует Себастьян. Паника от всплывающего в сознании лица с перекошенной презрительной усмешкой, которая уже никогда не сойдет с губ, что бы ты ни делал, сворачивала внутренности в ледяной узел. Сам полковник боялся своих чувств чуть ли не больше, чем шефа, но и жаждал их всегда так же сильно. Желания Себастьяна казались ему непреодолимыми и абсурдными одновременно. За подобные мысли порой самому хотелось сделать себе лоботомию, ведь они не приносили ничего, кроме боли и отчаяния. Именно в такие моменты по какой-то удивительной логике Моран начинал понимать, почему Джим никогда не верил в смерть Шерлока. И тогда он находил в себе силы продолжать помогать шефу в поисках, успешный исход которых навсегда отнимет у него возможность хотя бы мечтать.
- Ха! – разрезал тишину победный клич Мориарти. После долгого молчания его голос слегка охрип и от этого сделался на несколько тонов ниже обычного. Моран так резко вскинулся от внезапного звука, что перевернул джезву. Черная жижа растеклась по плите и закапала на пол.
- Блять, - тихо выругался полковник и взялся за тряпку. – Что там? Нашли?
«Пожалуйста, пусть это будет аккуратная могилка где-нибудь на католическом кладбище в Галле», - отчаянно подумал Моран и тут же мысленно врезал себе оплеуху.
- От меня тебе не спрятаться, не скрыться, драгоценный Шерли, - воодушевленно пропел Джим. – Ни у черта на куличках, ни у Бога за пазухой.
Он, наконец, нашел необходимую ниточку, которая приведет его к Шерлоку. Томас Маккинери. Дальше дело оставалось за малым – пара ударов по сенсорной панели, еще пара звонков, и долгожданная встреча состоится. Найти Холмса в Шри-Ланке было задачей не из лёгких. Майкрофт постарался максимально обезопасить братишку, и даже зная, на каком именно острове сейчас находится Шерлок, вычислить его конкретное местонахождение было практически нереально.
Джим усмехнулся своим мыслям. Нереально для кого угодно, но не для него. Человек, отчаянно изголодавшийся по воздуху, человек, который выживать умеет лучше, чем дышать, найдёт этот воздух даже под толстым слоем земли, воды и бетона.
- Себастьян, курс на Коломбо! – Театрально воскликнул Джим.
- До порта около четырёх часов ходу. Шеф, вы бы вздремнули пока, - слабо надеясь на то, что совет достигнет цели, и тщательно скрывая в голосе заботу за напускным безразличием, сказал полковник.
Джим широко зевнул и потёр уставшие глаза ладонями. Он еще с пару секунд смотрел в экран ноутбука, потом решительно поднялся на ноги и, как обычно, не издав ни звука, скрылся за дверью своей каюты.
- Да неужели, - тихо себе под нос изумился Моран, наблюдая, как гаснут висевшие в воздухе голограммы.
После памятного «воскрешения» у Джима появился не только его прежний энтузиазм, но и что-то еще – совсем новое, чего прежде не было. И Себастьян никак не мог идентифицировать эту новую черту характера. Она напоминала смирение, но слова «смирение» и «Мориарти» в одном предложении могли говорить лишь о психических расстройствах употребившего их человека.
В данный момент таким человеком был сам полковник, и он вспомнил о грядущем сумасшествии, которое еще недавно ему пророчил шеф. Стало страшно и одновременно интересно, куда же их теперь заведут эти новообразования в характере Джима. Очередная вспышка ревности от того, что как всегда не Себастьян стал причиной появления в шефе новых черт, умерла, так и не родившись.

[Era Angel]

***Х***

***X***
Джима разбудил телефонный звонок. Похоже, он всё-таки уснул, несмотря на бешеный стук крови в висках. Должно быть, сказалось двухдневное бодрствование и постоянное напряжение глаз от чтения во время качки. Из трубки прозвучало несколько слов, которые Джим быстро продублировал на маленьком картонном медальоне. Затем он весело усмехнулся, быстро черкнул еще что-то, аккуратно сложил его пополам и засунул в карман брюк.
«Кстати, качка», - вдруг отметил Мориарти, завершая вызов. - «Что-то слишком уж тихая вода за бортом для майского сезона. У берегов острова в это время должно быть особенно неспокойно».
Он подумал несколько секунд и, решив не звать Морана, сам вышел на палубу. Яхта была пришвартована к одному из причалов пассажирского порта Коломбо. Солнце уже почти соприкоснулось с поверхностью океана, и невысокая рябь волн засеребрилась до боли знакомым стальным цветом. Джим с удивлением отметил промелькнувшую в сознании ассоциацию с глазами того самого цвета и тут же, по-детски зажмурившись, попытался вытряхнуть непрошеную мысль из головы.
Поднявшись в рубку, Джим застал там Себастьяна за сборкой каких-то сумок. Тот, сидя на корточках, повернул голову на звук скрипнувших половиц и посмотрел на вошедшего шефа. Не говоря ни слова, Джим уставился на Морана, придав лицу гневное презрительно-требовательное выражение. На самом деле сейчас у Мориарти было исключительно хорошее настроение. В такие моменты подобные эмоциональные пытки над Себастьяном становились прекрасным дополнением к общему воодушевленному состоянию. Себастьяну крайне редко удавалось различить насмешку за злобной маской своего шефа, поэтому Джеймс пользовался своими актерскими талантами при каждом подворачивавшемся случае.
Моран, до боли сжав зубы и выдержав прожигающий взгляд, завершил сборы, застегнул молнии на сумках и поднялся на ноги.
- Мы причалили десять минут назад, - решив не оправдываться за то, что не разбудил шефа сразу, начал обрисовывать обстановку Себастьян. - Все переговоры с портом прошли гладко. Нас уже ждут на причале.
Джим усмехнулся, скидывая холодную маску, заговорщически подмигнул Себастьяну и, развернувшись на каблуках, легко и стремительно вышел из рубки. Полковник еще несколько секунд недоуменно моргал, глядя на опустевший дверной проём.
«Я никогда его не разгадаю», - с досадой и одновременно восторженно подумал Моран. – «Мне может казаться, что я его знаю, что понимаю лучше других, но всё это лишь иллюзия, которую шеф создаёт сам. По одной только своей прихоти».
Меньше часа спустя они уже ехали в такси по Galle Road*. До отеля оставалось меньше пяти минут езды. Джим дернул Себастьяна за отросшую прядь волос и кивнул куда-то вправо, в сторону прибрежных домов. Моран вопросительно поднял бровь, и Мориарти, прищурив глаза как кот, прошептал:
- Он там. Я чувствую, что он сейчас там.
Джим приблизил своё лицо к лицу Себастьяна и заглянул тому в глаза так глубоко, что полковник почувствовал, будто шеф видит всю его душу сейчас, все его тайные желания и грязные мыслишки.
«Будто рентгеном просветил», - подумал Себастьян, поёжившись.
- Вот он сидит на софе и курит местный вонючий табак, - продолжал говорить Джим, всматриваясь в глаза Себастьяна, как в хрустальный шар. – От здешнего тошнотворного зелья сводит горло и слезятся глаза. Вот он поднимается и прохаживается под потолочным вентилятором. Знаешь ли ты, Себастьян, какова на вкус майская жара в Коломбо?
Себастьян не хотел всего этого слышать. Он не хотел знать ни вкуса, ни запаха. Ему стало больно смотреть в эти глаза, когда они смотрели на него, Себастьяна, а видели кого-то совсем другого. Полковник зажмурился и заставил себя отстраниться. В эту же секунду водитель такси со страшным акцентом сообщил, что они прибыли.
- Casa Colombo**, сэр. Мы на месте.
Джим, откинувшись на спинку и сладко потянувшись, ядовито хихикнул. После он распорядился достать их багаж, а сам, выйдя и аккуратно прикрыв дверцу авто, отправился на ресепшн.
Шикарный пентхаус, который Джим снял предварительно, был, пожалуй, самым красивым отельным номером, в котором Морану когда-либо доводилось останавливаться. Он очень напоминал полковнику поместье шефа в Провансе – легкое и ажурное, не такое, как дом в пригороде Лондона. Проведенные там почти безвылазно последние два года, заставили практически возненавидеть это мрачное место. А если учесть, что всё это время рядом бродил ужасный призрак, смутно напоминавший былого шефа и вызывавший только тупую боль и приступы гастрита, то периодически вспыхивавшее в Моране желание взорвать треклятую коробку из кирпича и бетона к чертям собачьим было вполне обоснованным. Даже несмотря на богатство и изысканность усадьбы под Лондоном, она всё равно оставалась унылым склепом, окруженным сырым туманом и какой-то страшной аурой смерти. Не сравнить с теплым и уютным, по-летнему воздушным французским maison de plaisance***.
Сейчас Себастьян вновь вспомнил, что значит дышать полной грудью и не бояться, что Джим на следующее утро может уже не проснуться. Шеф был из тех людей, о которых говорят, будто они сами решают, когда их сердце должно перестать биться. Полковник в подобную чушь не верил, но с Мориарти сталось бы удивить всех и таким вот фортелем. Пожалуй, только Себастьяну Джим мог на полном серьезе угрожать своей собственной смертью, причём, весьма эффективно. У всех есть свои слабости – те, которые перевешивают все остальные. У Себастьяна такой слабостью был Джеймс Мориарти, у самого Мориарти – Шерлок Холмс, у Майкрофта Холмса – верная служба Британии. Что было слабостью ненавистного Холмса-младшего, полковник не знал, но отдал бы многое, чтобы узнать. А вот шеф наверняка был в курсе. Это знание словно горело в его чёрных зрачках, наполняя их мистическим блеском. Бывало, Себастьян подолгу украдкой наблюдал за Джимом, когда тот придумывал очередную загадку для Шерлока или просто думал о детективе. В такие моменты он менялся до неузнаваемости. Становился задумчивым, раздраженным и раздосадованным одновременно, гневно черкал что-то в своём блокноте, потом вырывал из него листы и сжигал в камине. А если камина не оказывалось под рукой, то доставал свою коллекционную зажигалку, подносил огонёк к уголку листа и, медленно поворачивая бумагу в разные стороны, с упоением наблюдал, как её пожирает пламя. В самый последний момент, когда огонь вплотную подбирался к идеально аккуратным ногтям, шеф бросал бумагу в пепельницу, не заботясь о том, что пламя еще не погасло, уходил в свою комнату и запирался там на несколько часов.
Сейчас, в непосредственной близости к Холмсу-младшему, Себастьяну меньше всего хотелось думать об этом детективном упыре. Мысли заполнили воспоминания почти двухлетней давности, когда на следующий день после суда шеф пришел к нему и предложил жить вместе. Это прозвучало тогда так интимно и многообещающе, что Себастьян моментально возбудился, и радость вперемешку со стыдом заставили улыбаться дебильной улыбочкой. Это выражение не сходило у Морана с лица вплоть до того момента, когда Джим, смерив Себастьяна презрительным взглядом, бросил на журнальный столик связку ключей и записку с датой и временем.
- Постарайся не сильно шуметь, когда будешь перевозить вещи, - сказал тогда Мориарти и тихо ушел. Ожидания, надежды, всевозможные «и жили они долго и счастливо» – все те глупые сказки, в которые верят маленькие девочки – после переезда моментально разбились о неприступные скалы холодной отрешенности и явные признаки гаптофобии**** шефа, которые тот неустанно проявлял при малейшем намеке на приближение со стороны Себастьяна.
Сморгнув всплывшую в памяти картинку, полковник проводил Джима взглядом до ванной комнаты, сглотнул вязкую слюну и принялся разбирать сумки. В последнее время Себастьян только этим и занимается – собирает да разбирает сумки.
«Поганая работа», - с досадой думал он, развешивая в шкафу дорогие костюмы шефа.

____________________________________
* Galle Road – главная улица Коломбо, соединяющая все прибрежные районы города. Является частью одноименной трассы Коломбо-Галле, соединяющей два главных порта Шри-Ланки.
** Casa Colombo – лучший пятизвёздочный бутик-отель столицы (по версии «Traveller's Choice® 2012»), расположен по адресу 231 Galle Rd., Bambalapitiya, Коломбо 4.
*** Maison de plaisance – фр. - загородный дом; дословно – «дом для удовольствий».
**** Гаптофобия – боязнь прикосновений.

[Era Angel]

***ХI***

***ХI***
В следующие несколько дней Себастьян вновь наблюдал ту завораживающую картину, по которой скучал уже много месяцев. Джеймс Мориарти плёл свою восхитительно сложную паутину интриг, в которой судьбы людей по волшебству становились частичками грандиозной мозаики его замысла. Он был одновременно и Клото, и Лахесис, и Атропос*. Он был кукловодом в театре для одного единственного зрителя – Шерлока Холмса.
Джим не знал, насколько прекрасным становился в такие моменты, как загорались его глаза, как изящно он начинал двигаться и как сладко звучал его голос. А Себастьяну всегда было позволено лишь выполнять распоряжения да наблюдать со стороны, и никогда – прикоснуться. Ему оставалось только закрываться в ванной и, прикусывая кулак, доводить себя до болезненного оргазма, вспоминая уже ставший любимым запах травяного шампуня, блеск влажной кожи после утренней пробежки, звонкий горячий смех. Каждый знает, что любить дьявола чревато. Себастьян Моран тоже знал, но снова и снова на грани экстаза глотал имя своего шефа, смывая в сточную трубу все желания, весь стыд и невоплотимые мечты. Он смел лишь надеяться, что Джим не узнает об этом, не увидит во взгляде и следах от укуса на костяшках пальцев. Себастьян, несмотря на всю свою безжалостную и грозную натуру военного снайпера, порой был непозволительно наивным.
- Себби, мы завтра возвращаемся в Британию, - во всё горло крикнул Джим из кабинета, где вот уже который час слушал на полную громкость какую-то очередную оперу.
Себастьян, пару раз стукнув в дверь и не дожидаясь разрешения войти, заглянул в кабинет. Шеф сидел за столом и что-то молниеносно печатал в своём лэптопе. Повсюду вновь светились голограммные проекции карт, чертежи каких-то механизмов, на полу в ряд лежало несколько стопок из папок, подозрительно напоминавших «интерполовские» дела.
- На яхте или воздухом? – спросил он, перекрикивая виолончели, гремящие из колонок стерео-системы.
- Спешить некуда. Устроим себе чудесный круиз, - сбавив звук, ответил Джим. – Но сначала нам необходимо посетить одну чайную фабрику в горном районе острова.
- Чайную фабрику? – переспросил полковник.
- Именно так! Себастьян, в этой удивительной стране чай по истине фантастический. И он умеет творить чудеса, точно сказочное зелье.
Моран усмехнулся, отметив, что шеф вернулся к своей любимой теме сказок. Сейчас он вновь был похож на озорного ребенка. Злого и могущественного озорного ребенка.
- Я собираюсь прогуляться к океану, - сказал Мориарти, закрывая крышку ноутбука и поднимаясь из-за стола. – Не составишь мне компанию?
- Мне необходимо закончить с шифровками по Кайманам, которые вы мне поручили, - с тщательно отмерянной каплей досады в голосе ответил Себастьян.
Джим сложил ладони в молитвенном жесте и щенячьим взглядом посмотрел на полковника. Моран колебался несколько секунд, потом махнул рукой и пошел к входной двери.
- Только если недолго. До завтра еще херова туча работы.
Джеймс вприпрыжку подбежал к Себастьяну, обхватил его за мощное предплечье обеими руками, прижался щекой к плечу и блаженно прикрыл глаза.
- Ты самый лучший! – мурлыкнул он и выскочил за дверь.
Несколько часов они гуляли по пляжу. Настроение Джима менялось со скоростью света – то он смешно убегал от накатывающих на берег волн, а в следующую минуту уже задумчиво брел в тени пальм, глядя себе под ноги. Когда солнце начало клониться к закату, а невыносимая жара усилилась, казалось, еще на сотню градусов, было принято единогласное решение вернуться в отель. По пути они зашли в местный hotel**. Наевшись чрезвычайно острой еды и чувствуя себя средневековыми огнедышащими драконами, они, наконец, добрались до своего пентхауса.
- Лучше убейте меня сразу, когда я в следующий раз захочу отведать местной кухни, - жадно глотая холодную воду из графина и задыхаясь, сказал Себастьян.
Джим яростно полоскал рот над раковиной и поэтому, кроме жалобного невнятного «мнфммм», ничего больше ответить не смог. Кто бы мог подумать, что непобедимого гениального преступника одолеет невинный зеленый чили. Больше они этот неудавшийся эксперимент не вспоминали, но Себастьян еще некоторое время украдкой наслаждался видом слезящихся глаз разрумяненного шефа.

~~~~
Наутро тёмно-синий Audi R8 Spyder с логотипом прокатной компании Europcar на бампере мчался вглубь острова, оставляя позади клубы пыли и тающие отголоски старейшей оперы о возвращении царя на родину***. Последнее ланкийское приключение вошло в завершающую стадию.

____________________________________
* Клото, Лахесис, и Атропос – мойры, греческие богини судьбы. Клото́ (греч. Κλωθώ, «Пряха»,) — прядущая (нить жизни). Ла́хесис (греч. Λάχεσις, «Судьба») — определяющая судьбу жизни (длину нити). А́тропос или Атропа (греч. Ἄτροπος, «Неотвратимая») — неумолимая, неотвратимая участь (смерть); перерезающая нить.
** Hotel – так в Шри-Ланке называются закусочные, маленькие ресторанчики и столовые с национальной кухней.
*** Опера Клаудио Монтеверди «Возвращение Улисса на родину» - повествует о возвращении странствовавшего долгие годы царя Итаки Улисса (Одиссея) на свой родной остров, где ему, тем не менее, всё ещё приходится скрывать своё имя. Эта опера Монтеверди, одна из трёх, дошедших до наших дней, является одной из самых древних опер (премьера «Улисса» состоялась в 1640 г.). Старше по возрасту только «Орфей» того же Монтеверди, первая настоящая опера вообще.

[Era Angel]

***ХII***

***XII***
Шерлок стоит на краю обрыва, облокотившись на парапет. Он смотрит на реку, текущую между холмов, покрытых плантациями чайной компании Маквудс. Сама королева пьёт напиток из урожаев, которые собирают здесь, в живописном Лабукелле. Чашка стоит рядом, но чай уже остыл, и Шерлок забыл о нём. Сейчас в его голове нет ни единой мысли, только лишь неопределённое предчувствие. За спиной раздаётся шорох гравия, слишком тихий, слишком лёгкий для шагов того, кто мог бы сейчас стоять позади. Но сомнений нет.
- Здравствуй, - говорит Шерлок, не оборачиваясь. Он прикрывает веки, и душный воздух вокруг наполняется почти беззвучным дыханием подошедшего человека. - Опасно было приезжать сюда. Я даю Майкрофту минут пятнадцать, не более.
- Меня разыскивают спецслужбы семидесяти трёх стран, а ты говоришь, что опасно было приезжать сюда? – мягким, как шаги домашней кошки, голосом отвечает Мориарти. - Шерлок, я в толк не возьму, или ты меня недооцениваешь, или действительно беспокоишься?
- Как ты нашел меня? – наконец оборачивается детектив и отходит от обрыва, всматриваясь в облик своего лучшего врага.
Мориарти исподлобья смотрит на Шерлока и усмехается.
- По запаху, милый. По хлебным крошкам. По звёздам, о которых ты всё время так несправедливо забываешь. Разве это сейчас имеет значение?
- Я так понимаю, ты от меня чего-то хочешь? – холодно интересуется Шерлок. Случайному свидетелю этой странной встречи показалось бы, что пространство на сотни миль вокруг сейчас покрылось инеем от одного этого голоса.
- Правильно понимаешь. Впрочем, я уверен, ты даже знаешь, чего именно я хочу. Ведь и ты сам уже так долго хочешь того же, - ледяной тон детектива не может обмануть гениального преступника.
Горячее майское солнце огненными вечерними лучами светит сквозь грозовые тучи, а где-то на западе небо терзают раскаты грома. Сезон дождей на Цейлоне грозит вот-вот обрушить всю свою мощь и стереть с лица Земли все недосказанные фразы, оголить всё, чего так давно хотелось, смыть все страхи и опасения. Влажный воздух пробирается под кожу и заставляет тело дрожать как в лихорадке. Какое знакомое ощущение. Рубашка неприятно липнет к телу, и снова хочется залезть под холодный душ. Шерлок потирает влажную шею и достаёт сигарету. Мориарти протягивает руки с зажигалкой. Одной ладонью он прикрывает огонёк от ветра, и Шерлок наклоняется, чтобы прикурить. Он подносит к ладоням Джима свои, перекрывая доступ ветра к огоньку со всех сторон. Кожа на руках Мориарти сухая, несмотря на невыносимую влажность воздуха. У самого Шерлока кожа слегка воспалённая из-за постоянного раздражения столичной пылью. Даже в горных районах острова сейчас негде укрыться от жары.
- Смертельная скука толкает нас на самые неожиданные авантюры. Она ломает даже самого стойкого и терпеливого, - очень тихо говорит Мориарти, и как обычно его интонацию не удаётся разобрать. Он словно одним взглядом прочёл и понял всю двухлетнюю историю побега детектива. Джим прячет зажигалку в карман светлых брюк, оставляя на кончиках пальцев Шерлока призрачные ожоги от случайного прикосновения.
- Это ведь не просто скука, да, Джеймс?
- Что ломает нас сильнее, чем скука?
Шерлок секунду молчит и смотрит в глаза Мориарти. Он видит эти глаза во снах каждую ночь. Этот взгляд внезапно появляется из темноты или встречается на улице в глазах каких-то совершенно обыкновенных прохожих. Этот взгляд страшным насекомым пробирается под кожу и там незаметно откладывает мелкие яйца, из которых потом вылупляются огромные мерзкие личинки сомнений, отчаяния и желаний.
Для Шерлока всегда основным стимулом в жизни была пища для мозга. Это единственное, что было нужно для удовлетворения всего того, чем считал себя детектив. Шерлок никогда ничего не хотел для себя. Шерлок никогда никого не желал. Теперь, глядя в эти глаза снова, Шерлок чувствует, как гниёт и разлагается. Его насквозь логичную железобетонную маску самоуверенности и безразличия на глазах проворные личинки разрушают с такой скоростью, с какой термиты испещряют замысловатой цепочкой ходов несчастный кусок дерева.
Шерлок как никто знает, что ломает сильнее, чем скука. Шерлок прошел через эту ломку, как и Джим. И оба они сейчас читают ответы друг в друге.
- Осознание своего поражения, - кажется, одними только губами говорит Шерлок.
«Даже, когда знаешь, что победил», - не озвученное окончание фразы, горящее во взгляде, мгновенно проникает в самую душу, как смертельная радиация в тысячу рентген.
Джеймс Мориарти криво улыбается, и в улыбке этой столько горечи, что Шерлока будто окатывает обжигающе ледяной волной.
- Осознание своего поражения, - в унисон, как какую-то мантру, повторяет Джим. – Я вижу, ты осознал.
- И я вижу, - говорит Шерлок и чувствует крайнюю необходимость опереться сейчас о какую-нибудь стену, как тогда, в камере предварительного заключения.
Джиму становится смешно от необходимости озвучивать их мысленный диалог.
«Зачем вообще сейчас нужны слова, если мы и без них прекрасно слышим друг друга? Зачем вообще уже что-либо когда-либо говорить…»
Джим не успевает додумать мысль, когда видит, что ее уже подхватили глаза напротив.
- Я не верю тебе, - в голосе больше отчаяния, чем сопротивления.
- Я не смогу этого изменить, ты же знаешь, - Джиму хочется перерезать себе глотку, чтобы не слышать этих ужасных жалобных ноток в своём голосе.
- Я знаю.
- Мы сейчас здесь только потому, что однажды сделали неправильный выбор.
- Я знаю.
- И тем не менее…
- Да.
- Ты хочешь, чтобы я просил тебя? Чтобы умолял на коленях? Ну так ты и сам уже всё видишь, - пожимая плечами, разводит руки Джим.
Шерлок молчит.
- Я мог бы сказать, что ты обыкновенный трус, но ты и так это знаешь, - слова Мориарти словно жгучей пощечиной горят на скулах Шерлока.
Детектив прикрывает глаза лишь на мгновение, но зрительный контакт уже потерян. Он чувствует, как падает в бездонную пропасть. Страх и желание борются сейчас рядом с ним в свободном падении. Он снова слышит шорох гравия под дорогими туфлями и трепет тончайшего шелка вокруг горячего тела. Горячего? Да. Потому что так близко. И дыхание, неизменно мятное, мягкое. Шерлок так хочет вдохнуть весь тот воздух, который сейчас опаляет ушную раковину, но не может пошевелить ни одной мышцей.
- Сладкий мой, - этот шепот истекает мёдом, как спелый финик в израильских рощах, - ведь мы с тобой другие. Мы не боимся рисковать, даже со стопроцентной уверенностью зная, что потеряем всё, поставленное на кон. Шерлок, - от своего имени, произносимого этим раскалённым тягучим шепотом, волоски на коже встают дыбом, и предательское сердце, этот бесполезный кусок мяса, начинает биться где-то в глотке. Детектив непроизвольно сглатывает, а проклятый шепот продолжает свою сатанинскую пытку. – Только мы точно знаем, для чего стоит жить. У меня ведь было всё, да. Но когда я встретил тебя, то это всё оказалось серой пылью вдоль дорог, которые вели нас друг к другу. А потом я тебя потерял. И я хочу вскрыть свои вены за то, что позволил тебе потерять меня. Потому что ты – это я. И мы одинаковые. Теряя друг друга, мы теряем себя. И за это я ненавижу тебя, Шерлок Холмс. Я ненавижу тебя так сильно, что это причиняет боль. Я слышу, как истекает кровью твоё сердце. Я слышу, как оно выгорает изнутри. Через секунду твоё чёрное пламя, которое ты ото всех скрываешь всю свою жизнь, вырвется из груди и поглотит весь этот скучный мир вокруг. Позволь ему, Шерлок, любовь моя, просто позволь. Ты никогда не сможешь быть чем-то меньшим, чем ты есть, иначе ты просто сдохнешь. А я никогда тебе этого не позволю. Ведь ты – это я. А значит, ты мой. Сладкий.

Последнее слово Джим растягивает на несколько секунд. Он вдыхает Шерлока, как белый порошок, аромат его волос, запах сладкого пота на слегка загорелой коже, яблочного мыла и теплого ветра, пропитанного восточными пряностями и океанским бризом. Джим чувствует себя дома. Он не знает этого чувства, но вот именно сейчас он верит, что так пахнет его дом. И только в этом мифическом «дома» можно получить всё то, что даёт этот невероятный человек, стоящий всего в паре сантиметров. Джим хочет забрать всё это, впитать Шерлока в себя навечно. Но Шерлок, как и сам Джим, - это дикий зверь, которого нельзя посадить на цепь. Он – как сама стихия. Ему лишь можно позволить жить, и можно любоваться им, его необузданными порывами. А каждое прикосновение хранить, как бесценный дар, и надевать, как лучшие бриллианты королевы, лишь по большим праздникам. И Джиму нестерпимо хочется сейчас получить свой первый бриллиант. Самый чистый, самый лучший.

Он поднимает руку и кончиками пальцев проводит по точёной скуле, по яркому контуру губ, по неистово бьющейся жилке на шее.

[Era Angel]

***ХII***. Продолжение.

От всего сказанного и сделанного у Шерлока кружится голова. Он пошатывается и хватается за единственную опору, которая в данный момент имеется под рукой – плечо Джеймса Мориарти. Горячая кожа под прохладным шелком рубашки обжигает ладонь, но Шерлок только сильнее впивается пальцами в худое тело. Все ужасные воспоминания, переживания и тревоги возвращаются в одночасье. Детектив в отчаянии пытается посмотреть на происходящее со стороны, как прежде. Он видит чёрную смоль неизменно злых глаз, влажные тёмные пряди на висках, неожиданно хрупкий завиток ключицы, темные волоски трёхдневной щетины. Он видит признаки начавшейся и почти вовремя пресеченной булимии – в глубоких тенях под глазами, во впалых щеках, в слишком тонких пальцах. Он отмечает мелкие детали и складывает их в одну картину, как обычно. Всё как всегда. Вот только картина эта превращается в безграничный холст, на котором тысячами, миллионами огромных жирных букв написано одно единственное слово.
«Хочу».
Страх. Шок. Паника. Отчаяние. Смирение.
«Что будет дальше, Джим?» - вопрос плещется во взгляде Шерлока на волнах девятого вала.
Джим приближается на расстояние в несколько миллиметров и в губы выдыхает:
- Свобода.
А потом чёрное пламя вырывается и сжигает стену из далёкого прошлого между двумя тесными мирами. Она рассыпается и падает к ногам легкими хлопьями пепла, когда Джеймс Мориарти целует Шерлока Холмса так глубоко и отчаянно, что небо не выдерживает и взрывается сотнями молний. Сквозь влажные губы вырывается отрывистое дыхание, а сезон дождей укутывает в свои пронизывающие насквозь объятия. Шерлок берет в ладони влажные щеки, отвечает, перебивает, спорит, ругается, отчаянно кричит – молча. Шум дождя заглушает всё то, что принадлежит двоим и никому больше. Дождь смывает границы между двумя и обращает их в одно.
Ветер превращается в ураган и нещадно треплет одежду и волосы. Приближающийся механический звук вертолётных винтов моментально отрезвляет, и Шерлок отрывается от Джима. Во взгляде Мориарти ни намёка на страх или беспокойство. Он быстро засовывает свою ладонь в карман брюк детектива и так же быстро ее вынимает.
- До скорой встречи, сладкий, - кричит Джим, скрываясь в струях дождя. - Передавай привет Джонни-бою! И не задерживайся там!
На площадку опускаются два вертолёта, слышен топот десятков ног, кто-то отдаёт приказы, пытаясь перекричать шум дождя и вертолётных винтов. Шерлок чувствует раздражение и злость на человека, который раскрывает зонт у него над головой. Шерлоку так нравилась долгожданная прохлада дождевых струй, так нравился этот другой мир, из которого его вырвали безжалостно, с корнем.
- Идём, - говорит Майкрофт и за плечо тянет брата к вертолёту. – Мы возвращаемся в Лондон.
Шерлок подчиняется и поднимается на подножку. К счастью Майкрофт не видит, как глаза его брата горят самым счастливым, почти безумным блеском, а губы растягиваются в озорной ухмылке, предвкушая лучшую игру в жизни гениального детектива.

Конец первой части.

Продолжение следует.

[шерленок]

Мрр вы решили выложить свой фик сюда? Отлично, не против если я украду его в цитатник? :З
Да-да тот самый читатель который ждет второй главы.

[Era Angel]

шерленок, Ага)
Конечно не против) На здоровье.
Тружусь в поте лица

[Янчита]

А я вот теперь с не меньшим воодушевлением жду проду по Мерлину

[Era Angel]

Янчита, Хохо)) Два фандома - и оба в цель? Да еще и пейринги, по всей видимости, тоже в цель)))


Спасибо, пишем))